(5. «Владимир Мечиславович, пора ехать»)

События разгорачивались так: сначала на московской таможне в большом грузовике с мебелью НТС, где была также и моя мебель, нашли охотничьи ножи и газовый пистолет — все почему-то без «пальчиков». Но только на меня завели дело. Вслед за этим меня исключили из ИБ, высшей исполнительной власти организации, затем не переизбрали в Совет, высшую законодательную власть. Мою жену стали вызывать бывшие чекисты (в 1994 году) и говорить ей, мол, ваш сын Михаил ходит в такую-то школу по такой-то улице, а там, понимаете ли, иногда грузовики внезапно заезжают на тротуар.

Я — ладно, но бедной женщине такое слушать... После этого меня сняли с должности редактора газеты «За Россию», а в нашей квартире ФСБ провело под «надзором прокуратуры» обыск — и «нашло» в шкафу между простынями завернутые в газету «За Россию» динамитные шашки, патроны и гранаты времен Второй мировой: вновь пакет оказался без отпечатков пальцев, моих или чужих.

Когда бывшие чекисты вытащили пакет из шкафа и с откровенным удовольствием его раскрыли, я почувствовал себя не очень уютно, конечно, не так, как в Афганистане «на краю ямы». В своей жизни я видел и пережил не так уж мало, но никогда не сидел, если не считать «губы» в армии, а тут… С тем, что они мне «подбросили», подумал я, срок влепят такой, мало не покажется. Доигрался. Но нет, ФСБ был дан другой приказ: они завели на меня еще одно дело и предложили, на этот раз открыто (до этого ограничивались жирными намеками) убираться из России подобру-поздорову.

— Владимир Мечиславович, пора ехать.

Я отказался. Тем временем меня единственного за всю шестидесятилетнюю историю НТС исключили из организации «без объявления причин». Я все не сдавался, хотя давно уже должен был «бросить полотенце на ринг» и искать другую работу, но, увы, зарвался, побоялся потерять лицо в собственных глазах, если не дойду до давно уже неизбежного конца. Кроме того, чего греха таить, мне было чертовски интересно.

Но последовал совершенно неожиданный удар в спину: жена за завтраком заявила, что бросает меня. Затем все соратники и друзья один за другим (и до единого) бросили меня на съедение противнику, но с благородным объяснением: мол, без тебя нам будет легче договориться с Пушкаревым. Хотя я доходчиво объяснял им (и не раз), что Пушкарев — простой чиновник, выполняющий задание, поэтому дело не во мне, а в ликвидации политической организации, ставшей маленькой занозой. Я просто первый, а вы все, ребята, последуете за мной, все «политики» в РК, Совете и ИБ. А затем Пушкарев превратит, как ему приказано, НТС в клуб филателистов, а для его обслуживания оставит только несколько ему давно верных лакеев, подумайте об этом. Но мне не поверили. Нет, убеждали меня местные политики НТС, невозможно даже представить себе, чтобы наши вожди во Франкфурте своими руками уничтожили дело всей своей жизни. Нет, этого не может быть, поэтому, когда тебя уже не будет, мы сумеем договориться с Пушкаревым и Франкфуртом.

Бывшая моя жена в растерянности тоже пыталась договориться с Пушкаревым, чтобы остаться в России. Каюсь, я тогда не поделился с ними некоторой имеющейся у меня информацией, а также с содержанием некоторых документов... Я утешал себя мыслью, что не могу доверять им... Белыми и пушистыми бывают только коты.

В Москве тогда (в 1995 году) со мной произошло следующее.

НТС сказал: Владимир Мечиславович, пора ехать.

ФСБ сказало: Владимир Мечиславович, пора ехать.

Прокуратура сказала: Владимир Мечиславович, пора ехать.

Таможня сказала: Владимир Мечиславович, пора ехать.

Жена сказала: Пора тебе ехать, без тебя лучше будет.

Друзья и товарищи сказали: Пора тебе ехать, без тебя лучше будет.

Должен признаться, мои нервы в те месяцы подверглись нешуточному испытанию. Я понимал, что «вернулся» к тому самому своему первому полковнику перед той самой первой эмиграцией: за свой счет на запад, за казенный — на восток... в лучшем случае. Конечно, они решили меня не убивать, не калечить, не сажать, а просто заставить уехать. Такой они получили приказ. Вновь мне повезло, даже крупно, это я понимал, но все же было обидно. Больше всего за то, что вовремя не остановился, уперся рогом и дошел до конца пути, а не стал вовремя искать в России иное место под солнцем... Но было уже поздно: меня в лучшем случае ждала еще одна эмиграция.