(5. Евразийское прошлое Шаховской)

Во французской библиотеке моей матери, вывезенной в СССР, был небольшой труд, посвященный евразийству, поэтому термин не застал меня врасплох. В общих чертах я хорошо помнил теорию, утверждаюшую уникальность России. Весьма сооблазнительная теория для молодого человека, страстно влюбленного в прошлое своей страны и желающего перебросить это прошлое сквозь огромное выжженное пространство в будущее. Еще одна утопия, конечно: история ясно указывает, что Россия (до самого Владивостока) до 1917 года была самой обычной христианской и европейской страной.

Но о политической подоплеке я не знал, и Рафальский меня просветил. Конечно, я понимал, что евразиец может быть настроен только «не западно», поэтому Шаховская, франкоязычная журналистка и писательница, сразу обрела в моих глазах приятную двусмысленность. Но все оказалось сложнее.

Юная княгиня в 1926 году вышла замуж за эмигранта графа Малевского-Малевича Святослава Святославовича, одного из руководителей евразийского движения, — и сама стала евразийкой. А в 1928 году редактором эмигрантской газеты «Евразия» стал как раз чекист Сергей Эфрон, муж Цветаевой. Скоро евразийское движение раскололось на правых и левых, последние (их было не качественное, но количественное большинство) постепенно пришли к выводу, что Октябрьская революция была не исторической случайностью, а закономерностью — и стали принимать большевизм, а, следовательно, жалеть о своей былой вооруженной борьбе с ним. Результат: их стали приглашать в СССР и вербовать, ну а затем, как положено, почти всех расстреляли.

Малевский-Малевич и его жена Зинаида Шаховская были на правом фланге евразийского движения. Более того, Малевский-Малевич имел связи с бельгийской контрразведкой.

Поэтому в 1931 году, через несколько месяцев после съезда евразийцев в Брюсселе, (на котором Малевский-Малевич был избран в президиум) он, получив нужную информацию из контрразведки, встретился с профессором Савицким (одной из звезд евразийства) и передал ему, что супруги Клепинины, Яновский, Перфильев и некоторые другие предали все и вся и ныне работают на НКВД. Но президиум отказался этому поверить, после чего Малевский-Малевич вышел из президиума, а затем из евразийского движения, жена Зинаида Алексеевна последовала его примеру. Но на этом евразийские приключения Шаховской не закончились. Вот что она написала на старости лет:

«А в 1937 году, 23 сентября в Брюсселе из газет мы с мужем узнали о похищении генерала Миллера. Французская полиция начала розыск лиц, которые могли быть причастными к этому делу, в том числе четырех вышеупомянутых евразийцев… В тот же день, выйдя из дома — мы жили в Брюсселе на улице Вашингтона, — на трамвайной остановке к своему изумлению я увидела Клепининых вместе с Яновским и Перфильевым. Они были явно обеспокоены. В течение нескольких минут мне надо было решить трудную нравственную проблему — сообщить находившемуся в двух шагах полицейскому об этих людях или нет. Донос был для меня вещью невозможной. Но если бы я их выдала, то, как пояснится впоследствии, это спасло бы им жизнь. Поскольку в деле похищения Миллера они не были замешаны, после задержания их бы выслали за пределы Франции в любую страну... Через некоторое время все четверо, а также многие другие левые евразийцы, в том числе Сергей Эфрон, сыгравший в движении роковую роль, вернулись в Советский Союз. Там они были расстреляны. Другие евразийцы долгие годы провели в ГУЛаге. Некоторые деятели правого крыла после убийств Игнатия Рейсса и других эмигрантов вышли из движения, которое постепенно сошло на нет. В 1937 году оно фактически перестало существовать.

Я хочу защитить Марину Цветаеву от всяческих наветов, а также считаю, что пришла пора очистить сущность евразийства от тех, кому НКВД поручил его скомпрометировать. Вернадский, Трубецкой, Карсавин, Франк, Савицкий были выдающимися учеными с мировым именем, оригинальными мыслителями. Многие из их трудов могли бы принести пользу Советскому Союзу, который сейчас ищет новые пути. Концепция географического пространства между Европой и Азией с особой исторической судьбой заслуживает внимания современных геополитиков именно сегодня. Репрессированы были не только те, кому поручили разложить евразийство, но и их жертвы. Лучшая реабилитация этих людей науки и совести, продолжавших любить свою жестокую Родину и в лагерях, — воспользоваться их духовным наследием...»

Я слушал Рафальского с огромным интересом. Мне тогда казалось, что жизнь Первой эмиграции в Париже, Берлине, Софии — это продолжение жизни убитой России, в какой-то мере это так и было, но куда в меньшей степени, чем мне представлялось, поскольку чужая среда давила на русских со всех сторон, вырывала из них куски культуры и пожирала, к тому же (что еще неприятнее) оставляла их всех без русского потомства: они были обречены рождать иностранцев. У Шаховской, правда, детей не было. Поэтому, возможно, она вспомнила свою короткую веру в уникальность России. Нет уж, хватит нам, русским, утопий, сказал я Рафальскому в сердцах, пожить бы век один, а еще лучше два по-человечески, больше пока ничего не нужно.

А еще любопытно, что в редакции доверенным человеком (не заместителем) Шаховской была госпожа Допера (нужно произносить фамилию на украинский лад), умная, цепкая и красивая женщина. Позже я случайно узнал, что в юности она тоже была евразийкой. Хочу сказать, что к правым евразийцам я испытываю, несмотря на критику, явную симпатию, хотя совершенно не разделяю их взглядов. Мое восхищение трудами Льва Гумилева имеет к этому чувству, конечно, определенное отношение.