5. Персонализм и солидаризм

В отличие от индивидуализма, с его естественной склонностью к атеизму (ибо последовательный индивидуализм обоготворяет человеческую личность), персонализм преисполнен социальным пафосом — в коллективной личности общества он видит естественное дополнение и восполнение личности индивидуальной. Подлинной личностью в его глазах является не только тот, кто нашел свое «я», но и тот, кто нашел свое «мы», включаясь в которое, он находит свое место в обществе и с истории. Человеческая личность существует не вне времени и пространства и не вне включенности в какое-либо общее дело; вне нахождения своего места в борениях и исканиях своей эпохи личность осуждена на социальное бесплодие.

В индивидуалистическом жизнечувствии была и есть, разумеется, своя правда. Эта правда в том, что человеческая личность, как существо одаренное царственным даром свободы, обязана беречь эту свободу, ставя ее выше ценностей личного и общего блага. Протест индивидуализма прошлого века против духа торгашеского утилитаризма был оправдан и необходим.

Но здесь необходимо подчеркнуть: одушевленный, подобно индивидуализму, пафосом свободы, персонализм, тем не менее, борется против превращения свободы в кумир, против безответственной идолатрии свободы.

И еще: современному персонализму приходится противостоять не теоретическому только, но и практическому коллективизму, растворяющему лик человеческий в безликой массе. Современному персонализму приходится бороться не против половинчатой «буржуазной морали», но против наглой подмены всякой морали «революционной» целесообразностью или «государственными» интересами. Современному персонализму приходится бороться не с предрассудками общественного мнения, но с насилием над личной совестью и личным творчеством, не с непониманием или ложным пониманием свободы, а с той лицемерной «добровольностью», которая есть лишь оформление активной несвободы. В силу этого сам дух персонализма глубоко отличен от духа традиционного индивидуализма и потому он имеет право на новое название, на новый «изм». Современный персонализм есть индивидуализм, изживший детские болезни роста и стремящийся восполнить пафос личной свободы этикой сверхличного служения.

Солидаризм органически связан с персонализмом, прежде всего, потому, что личность как для персоналиста так и для солидариста не есть замкнутая в себе монада без окон и дверей, способная вступать лишь во внешние отношения с другими личностями. Бытие личности раскрыто, а не замкнуто. Личности имманентны друг другу. И природа личности такова, что личность осуществляет себя не в самоутверждении, но в общении и сотрудничестве с себе подобными и в служении сверхличным ценностям. Иначе говоря, бытие личности предполагает бытие других личностей, предполагает солидаризацию с ними ради служения ценностям. Это значит, что персонализм нуждается в солидаризме как в своем социальном восполнении, а солидаризм нуждается в персонализме как в своем философском обосновании. Солидаризм без персонализма философски беспочвен; персонализм без солидаризма социально бесплоден. Ибо если личность по своей первозданной природе свободна, то общество по своей первозданной природе солидаристично.

Здесь нас упрекнут, может быть, в подмене выдвинутой ранними славнофилами идеи соборности идеей солидарности. В ответ на такой упрек мы скажем следующее:

Лишь Церковь соборна, и лишь оцерковленное общество не будет нуждаться в солидаризме или иной конгениальной солидаризму идее. Солидарность не есть еще соборность, и солидаризм, разумеется, не славянофильство и не православие. Но, конечно, солидарность приуготовляет собой соборность, и идея русского солидаризма озарена светом православия. Требовать от общественного идеала большего, значит смешивать мистический и социально-политический планы, значит невольно склоняться как раз к не православной по своему духу идее теократии. Пример Владимира Соловьева, требовавшего чересчур прямолинейного приложения христианства к социальной жизни, в этом отношении показателен.

Но солидаризм может сделать свое дело лишь в том случае, если он действительно будет вдохновляться светом христианского вероучения, если личная свобода и общественная солидарность будут для него не самоцелью, а этапом в христианизации общественной жизни. Ибо высшая цель заключается не только в том, чтобы создавать достойные человека условия общественной и государственной жизни, но, прежде всего, в том, чтобы сам человек был достоин образа Божьего в нем.