Глава XVI. ЛАГЕРЬ МЕНХЕГОФ

В Гамбурге у меня было много свободного времени. От нечего делать я начал писать дневник по-французски. Во-первых, не хотелось забывать язык, которым я владел хорошо. Во-вторых, как журналисту, мне не улыбалась бездеятельность моего пера. Конец войны давал повод размышлениям на темы ближайшего будущего, в частности, и на тему моего собственного устройства. Кончались деньги, накопленные в Берлине. Начинать новую жизнь в сорок три года было не просто, и в моем дневнике, писанном на плохонькой бумаге карандашом, был простор думам и предположениям. Мне хотелось вернуться во Францию, где я прожил двенадцать лет. За эти годы я привязался к приютившей меня стране, и возвращение в Лион казалось возможным. Но на пути были препятствия, и первое из них — мой маньчжурский паспорт с польской фамилией Лисовского.

Мне пришла мысль обменять этот паспорт на немецкий фремденпасс с восстановлением моего настоящего имени. Я отправился в Ауслендерамт, там обнаружил того же чиновника, что был при нацистах, когда я регистрировал мое прибытие в Гамбург. Он внимательно выслушал меня и сказал, что мне лучше всего переехать в американскую зону, там заявить о потере документов и получить новые, но уже на настоящее мое имя. Этот совет я принял к сведению. Когда Гаранин и Николаев собирались обратно ехать в Менхегоф, я просил их передать Байдалакову просьбу принять меры к моему переезду в лагерь. Итак, наметился выход из положения: если Союз уцелел и в ближайшем будущем сможет возобновить борьбу с коммунизмом, то сразу же нужно будет приступить к изданию союзной газеты «За Россию», закрытой немцами после разгрома Югославии. А. С. Казанцев после войны укрылся в Баварии, и я надеялся на то, что он возглавит редакцию, и вместе мы, подобрав сотрудников, восстановим центральный орган союзной печати.

* * *

Все реже и реже я встречался с Ушиным. Мне претили его явно просоветские симпатии и не нравились его слишком патриотические для эмигранта восторги по поводу блестящих успехов красной армии. Если я радовался разгрому гитлеровской Германии, в конечном счете, русскими людьми, то ни на минуту не забывал о природе красной армии, армии мировой революции, уже захватившей Польшу, Чехословакию, Венгрию, Румынию и Болгарию. А шедшие за армией разные «органы» сталинской власти насаждали в покоренных странах так называемые «народные демократии» — фиговый листик подлинной коммунистической власти.

Если не изменяет память, то в конце июля, выйдя во двор дома, где я жил, встретил Ушина в новенькой форме полковника красной армии. Сияющий, он подошел ко мне и радостным голосом, слегка дрожавшим от волнения, сказал: «Знаете, я возвращаюсь в Россию. Наконец-то!»

Мне стало ясно, что Ушин был двойным агентом. Нам не о чем было больше разговаривать, я больше его не видел. Несколько позже узнал, что со всеми своими пожитками, архивами, картотеками и немецкой «женой» он уехал в советскую зону Германии. Какова была его дальнейшая судьба, я не знаю. Все же остался благодарным ему за то, что он помог мне в последние недели войны, устроив меня в Гамбурге.

* * *

Надо сказать, что члены Союза отличались находчивостью и изобретательностью, когда к этому вынуждала обстановка. И вот в конце войны у Союза появился небольшой крытый автофургон, на котором по бокам крупными буквами по-немецки были намалеваны надписи «Тифус». Одного появления этого фургона было достаточно для преодоления на дорогах британских и американских рогаток. Солдаты шарахались в сторону и без задержки пропускали «Тифус». А в нем больных не было. Но были прятавшиеся от репатриации бывшие подсоветские люди. Их подбирали в лесах и в деревнях, привозили в Менхегоф и превращали в старых эмигрантов, не подлежащих высылке на родину.

В двадцатых числах августа 1945 года «Тифус» прикатил в Гамбург. М. В. Геккер и я погрузили свои небольшие пожитки и через несколько часов быстрой езды приехали в лагерь Менхегоф, где нас радостно встретили друзья и знакомые. Кажется, с нами в «Тифусе» ехали еще два человека, спасавшиеся от репатриации.