1.5. Этика и сублимация

Вышеславцев не пытается переводить эти богословские утверждения на язык современной аналитической психологии, кстати сказать, не менее сложный и еще более непонятный непосвященному. Он переводит и то, и другое на язык философии, очень убедительно показывая, что вытеснение в подсознание нежелательных, стыдных и запрещенных влечений — есть функция закона, а сублимация их, преображение в любовь и в творчество — функция благодати.

«Закон в его императивной, повелевающей и запрещающей силе не отменяется и не исчезает, но восполняется, — пишет он в «Этике преображенного Эроса». — В Нагорной проповеди Иисус говорит, что пришел „не упразднить, но исполнить“. Этика закона, особенно естественного закона добра, записанного в сердцах, основанного на чувстве справедливости — есть самая возвышенная форма этики, какая возможно до Христа и вне Христа. Так зачем же нужна еще благодать и искупление? Почему Христос есть Спаситель? Или, говоря языком психоанализа, если есть механизм подавления и вытеснения, если душа способна опустить свои животные страсти в такие глубины подсознания, что наше сознательное „я“ даже на догадывается о них, зачем еще нужна сублимация?

Ответ очень прост: потому что, хотя закон и указывает, где преступление и где грех, он бессилен бороться с грехом. Он может ограничить и даже уничтожить преступника, но он не может исправить его, не может вернуть ему честность. Он может только произнести суждение, которое превращается в осуждение и проклятие. Закон не может жалеть, прощать, давать то „оправдание даром“, которое дает благодать. Такие понятия как покаяние, искупление, прощение совершенного греха лежат за пределами закона, они метаюридичны. В праве преступление подлежит наказанию, никогда не прощению. Закон порождает справедливое негодование по отношению к грешнику и преступнику. Это негодование справедливо, но все же это отрицательный аффект. Он не спасает, не животворит. Он губит и умерщвляет (хотя бы и справедливо)...

Положительные аффекты в отношении к совратившимся, к нарушителям закона, к грешникам и преступникам — это нечто новое, неслыханное в царстве закона: закон не может любить грешников, а Христос может. Он предлагает совершенно иной путь борьбы со злом. Путь новый странный и парадоксальный. Христианство не новая система заповедей, запретов, императивов, норм, это не новый закон, но революция в законе. Это приглашение, зов в царство творческой любви, в царство конкретного любовного творчества. Любовь действует не по правилам. Она иногда соблюдает форму закона, иногда нарушает. Иногда пользуется правом, иногда жертвует правом...

Но мало того, в природе человека есть, известное уже древним, нечто неподчиняющееся закону, какой-то „дух противоречия“». И он прямо провоцируется запретом и велением закона. Закон прав в том, чего он требует, но виноват вы том, что своей императивной нормой вызывает дух противления и, следовательно, вызывает обратное тому чего требует, — вызывает искушение преступить. Закон прямо является поводом, мотивом для греха. Ставя запрет «не пожелай».