3. ДУХ ЕСТЬ ТВОРЧЕСТВО

«Дух дышит, где хочет». — Эти апостольские слова можно было бы поставить в эпиграф тому, что Бердяев пишет о духе. Ибо именно эту сторону духовности, ее не из природного мира исходящую свободу он чувствует исключительно глубоко и сильно, из страстной любви к ней так же страстно отталкиваясь от того, что он называет «объективацией духа». В его книге «Дух и реальность» целая глава посвящена объективации. Почитаем отрывки из это главы. Бердяев пишет:

«Дух есть творческая активность. Всякий акт духа есть творческий акт. Но творческий акт субъективного духа есть выход из себя в мир. Во всяком творческом акте привносится элемент изначальной свободы, элемент, не определяемый миром. Творческий акт человека, всегда исходящий от духа, а не от природы, предполагает материал мира, предполагает множественный человеческий мир, он исходит от духа в мир и вносит в мир новое, небывшее. Творческий акт духа имеет две стороны — восхождение и нисхождение. Дух в творческом порыве и взлете возвышается над миром и побеждает мир, но он также нисходит в мир, притягивается миром вниз и в продуктах своих сообразуется с достоянием мира. Дух объективируется в продуктах творчества и в этой объективации сообщается с данным состоянием множественного мира. Дух есть огонь. Творчество духа огненно. Объективация же есть охлаждение творческого огня духа. Объективация в культуре всегда означает согласование с другими, с уровнем мира, с социальной средой. Объективация духа в культуре есть его социализация.

...Субъективное исходит в объективное, бесконечное исходит в конечное, огонь исходит в охлажденных продуктах. Происходит как бы пленение духа, с его огненным, устремленным в бесконечность характером социальной действительностью. Это пленение происходит в исторической церкви, как социальном институте, у книжников и фарисеев, в застывших ортодоксиях, в государстве, организующем дух, в законническом морализме, в формальном искусстве, претендующем на классицизм, в духе академичности,. организующей и нормирующей познание, в законнической семье, подавляющей любовью и так далее. Дух реально, экзистенциально воплощается в человеческой личности, в ее творчески интуитивном отношении к жизни и в братском общении людей, а не в объективированном обществе, государстве, исторической жизни нации...»

Учение об объективации, несомненно, решающий, но вместе с тем и самый слабый момент в бердяевской философии духа. Оно грешит пренебрежением к жизни и к миру. Верно, что дух воплощается в личности, в субъекте, верно, что он проявляется в творчестве и общении. Но люди творят и общаются не в безвоздушном пространстве. Они творят и общаются в духе, но творят они определенные предметы и общаются через предметы и во имя предметов. Подлинное творчество и подлинное общение меньше всего парение в заоблачных высях. И едва ли можно согласиться с Бердяевым, когда он просто напросто объявляет, что «субъективный дух не узнает себя в том, что называют „объективным духом“». Узнает. Иногда к сожалению, а иногда и к великой радости. Этой радости Бердяев не видит, его философия трагична, и он сам понимает это: «История есть трагедия духа».

Но прочтем еще один отрывок:

«...Творческий субъективный дух не может узнать себя в своих исторических объективациях. Христианского откровения нельзя узнать в исторической объективации христианства... Дух революции нельзя узнать в исторической объективации марксизма. „Свободы, равенства и братства» нельзя узнать в обществах, объективировавших эти лозунги. Огненный творческий дух не может себя узнать в своих продуктах, в своих книгах, теориях, системах, художественных произведениях, институтах. Объективация в истории, в культуре есть великое дело активного творческого духа, но оно есть и великая неудача. И это не значит, что дух совсем не должен себя объективировать. Это значит, что мир должен кончиться, что история должна кончиться, что мир объективный должен угаснуть и замениться миром существования, миром подлинных реальностей, миром свободы. Творческий огонь гения всегда в сущности хотел, чтобы этот мир детерминации и объективности сгорел и был заменен миром свободы и творческого полета. В объективации, в культуре, в истории даны лишь символы, знаки, прообразы реального преображения...»