(3.2. Профетизм Бердяева и его учение о «буржуазности»)

Идея конца мира, преображения всей вселенной — одна из любимейших идей Бердяева. Одна из его поздних книг названа «Опыт эсхатологической метафизики». Желание написать такую книгу, создать образ мира, исходя из идеи его конца, естественно для его философии духа. Во введении к «Философии свободного духа» Бердяев пишет, что его мышление «принадлежит к философии профетической в отличие от философии научной, если употреблять терминологию предложенную Ясперсом».

Возможно, что Бердяев и любил порой щегольнуть своим профетизмом. Недаром еще в начале века он был фигурой в салоне Мережковских и принимал живейшее участие в причудах декадентского мистицизма. Но пророческие формы мышления у него не оттуда. Они, думается, скорее от его юношеского увлечения Марксом, тоже пророчествовавшим о преображении капитализма в коммунизм, о мессианстве пролетариата, об ином мире, в котором свобода таинственным образом сольется с необходимостью, и о расцвете всего и вся в результате прекращения эксплуатации человека человеком.

Порвав с марксизмом и бесконечно далеко уйдя от него, Бердяев на всю жизнь полюбил, однако, профетический стиль мышления. Или, скорее наоборот, именно его профетические склонности и толкнули его в юности в объятия марксизма, а в зрелости выразились в эсхатологической направленности его мысли и в неуменье улавливать связи между природой и духом, идеалами и действительностью, к убеждению, что история есть неудача духа и трагедия духа.

В его оценке истории человека и человеческого общества есть глубокая и страшная правда. И мало кто, как Бердяев, умел показать несовершенство всех земных человеческих свершений. Для Бердяева человек призван к творчеству, но всякое творчество есть всегда с неизбежностью неудача, ибо оно ведет к объективации, которая есть для Бердяева смерть духа.

Мы не будем с ним спорить только потому, что наша задача в первую очередь информировать и только во вторую критиковать. Поэтому лучше проиллюстрируем бердяевское учение об объективации страницами, которые он написал о «буржуазности», оговорившись, конечно, что понятие «буржуазности» есть для Бердяева выражение процесса объективации в общественной жизни, что бердяевская категория «буржуазности» не категория социологическая, но категория духовная. Вот эти страницы:

«Зло в человеческой жизни наиболее беспокойно и наиболее жутко не тогда, когда оно видно и бьет в глаза, а тогда, когда оно прикрыто ложью и обманом, когда оно соблазняет ложным добром. Большая часть зла в мире принимает обличие добра. „Добро“ слишком часто бывает злом. Таким злом бывало и христианское добро. С этим связано фарисейство, законничество, лицемерие, условная возвышенная риторика и кристаллизация добра в буржуазности, способность оплотняться в буржуазности. ...Христианство, спиритуализм, социализм, революция — все оборачивается царством буржуазности, все переходит в это царство. Буржуазность есть прекращение творческого духа, угасание и охлаждение огня. Буржуазность пользуется творческим движением духа. Нет ни одного великого символа прошлого, которым она не пользовалась для своих целей. Буржуазность не верит в мир невидимых вещей и не принимает риска, которым сопровождается связывание своей судьбы с этим миром. Буржуазность верит в мир только видимых вещей, лишь с ним связывает свою судьбу, лишь его устраивает и закрепляет. Буржуазность превратила христианство в охранительную видимую вещь. Буржуазность боится всего, что не дает гарантии, что может быть проблематическим. Буржуазность есть всегда страх, что гарантированное и спокойное существование может быть нарушено. Существует специально для буржуа выработанная духовность, хотя духовность эти совсем не духовна. Огромная литература, облитая розовой водой и постным маслом, написана для успокоения буржуа. Царство буржуазности и есть царство мира сего. Все притягивается к этому царству... Это случилось прежде всего с самим христианством, в этом трагизм его исторической судьбы. Ценностями духа и духовностью пользовались для укрепления царства буржуазности. Духовным называли законнический, нормативный порядок жизни, от которой всякий дух отлетел. Все революционные движения мира, антибуржуазные по своим истокам, опрокинув старое царство буржуазности, потом создавали новое царство буржуазности. Французская революция создала буржуазный капиталистический мир, и новое царство буржуазности будет создано революцией социальной и коммунистической...

...Буржуазность стоит под символом денег, которые властвуют над жизнью, и под символом положения в обществе. Социализм хочет победить и отвергнуть власть денег, поставить жизнь не под символ денег, а под символ труда. В этом его правда. Но деньги есть символ князя мира сего и в буржуазности социалистической этот символ, вероятно, появится в новой форме, и человеке будет снова оцениваться по своему положению в обществе. Буржуазность защищает добродетели, принципы, идеи отечества, семьи, собственности, церкви, государства, морали и т. д. Она может защищать идею свободы, равенства и братства. Но это и есть самое страшное проявление мирового зла, — ложь, подмена. Диавол — лжец. Отрицание духа может принять формы защиты духа, безбожие может принять формы благочестия, надругательство над свободой и равенством принять формы защиты свободы и равенства. „Идеи“, „принципы“ могут быть большим злом, чем вожделения и непосредственные инстинкты...

...На этой почве революции становятся буржуазными, коммунизм перерождается в царство буржуазности. На этой почве торжества при помощи силы и охранения, при помощи лжи христианство стало буржуазным. Царство буржуазности противоположно царству духа и духовности, очищенной от всякой утилитарности, от всякого социального приспособления. Буржуазности противоположна искренность, подлинность, причастность к оригинальному источнику жизни. Буржуазность социального происхождения, она всегда означает господство общества над человеком, над неповторимой, оригинальной, единственной человеческой личностью, тиранию общественного мнения и общественных нравов».

«Буржуазность» в описании Бердяева служит ему как бы символом объективации в том дурном смысле слова, который он вкладывает в это понятие. Бердяевская «буржуазность» несовместима с бердяевским «духом». В том стиле рисунка без полутонов и теней, черным и белым, как только и любит и умеет рисовать Бердяев, это и оправданно как прием и верно по существу. Яркость противоположения помогает понять существо и того и другого. А то, что Бердяев еще в двадцатых годах писал о коммунизме — «и новое царство буржуазности будет создано революцией социальной и коммунистической», — куда точнее термидорианских теорий Троцкого. Фарисейская буржуазность сегодняшних руководителей КПСС видна всякому, но говорить о ней 40 лет назад в эпоху Пролеткульта, Лефа, комсомольских субботников, борьбы за ленинское наследство и подготовки к первой пятилетке мог только человек профетического склада. Бердяев был таким человеком.

Слова апостола Павла «дух дышит, где хочет» можно было бы поставить эпиграфом к бердяевской философии духа. Это и так, и не так. Потому что, не сомневаясь в том, что Бердяев хотел описать именно павловский дух, невозможно признать, что это ему удалось.

Ибо неверно, что «огненный творческий дух не может себя узнать в своих продуктах, в своих книгах, теориях, системах, художественных произведениях, институтах». Может, и узнает. И узнает не только потому, что слова апостола надо понимать буквально, не только потому, что дух может захотеть и проявиться даже и в самой дурной буржуазности, но еще и потому, что объективация, воплощение, введение духа и замысла в конкретный предмет не только трагедия, но и смысл творчества.