(2. Трудоустройство членов НТСНП в Берлине)

* * *

Из Югославии, Франции, Бельгии, Чехословакии прибыли в Берлин многие члены Союза. Конечно, все они стремились в Россию, но для многих нашлась деятельность и при центре Союза. Приятно было встретиться с Поремским, Мельниковым, Марковым и другими парижанами. Много новых знакомств завелось среди членов из других стран.

Съехавшиеся как-то и где-то устраивались на службу и работу. По вечерам встречались на собраниях «звеньев» — небольших групп, занимавшихся не только обычной внутренней работой, но и подготовкой к выработке подробной политической программы Союза на случай перемены немецкой политики в отношении России.

Если у меня не было возражений против разработки программы, то насчет перемены немецкой политики у меня были все те же глубокие сомнения. Между тем, среди большинства членов царило убеждение, что перемена обязательно будет, не может не быть, ведь сама логика событий на Востоке толкает Германию к такой перемене. Логика, конечно, была, но мыслившие логично принимали чаемое за действительное.

Если не изменяет память, то Поремский одно время служил в каком-то отделе немецкого министерства иностранных дел, где пытался применять свои дипломатические таланты. Из разговоров около Исполнительного Бюро не раз приходилось слышать об очередном меморандуме Союза, взывавшем к перемене политики. Меморандумы были хорошо аргументированы, казалось, убедительны. Тем не менее, судьба их была одной и той же. Те немцы, что понимали гибельность гитлеровского безумия, были бессильны сделать что-либо действительно меняющее.

* * *

В первые недели в Берлине я был без работы. Но как гражданин Маньчжу-ти-го, я не был обязан являться для регистрации в Арбайтсамт или в Руссише Фертрауэнштелле. Подыскивал себе занятие, и в этом деле мне помог Г. И. Попов, служивший в книгохранилище на Потсдамерштрассе. Это книгохранилище образовалось из книг, награбленных немцами в Минске и Смоленске. Принадлежали эти книги библиотекам Минского и Смоленского университетов. Для разбора и классификации книг немецкие власти пригласили барона Василия Васильевича Вревского, с ним меня и познакомил Попов.

Вревский оказался симпатичнейшим человеком, и служить под его начальством было приятно. Узнавши, что я — журналист, он положил мне жалованье триста марок в месяц, что было по тем временам хорошим заработком.

Работой мы себя не переутомляли, тем более, что питались по желтым карточкам для иностранцев, с рационами меньшими, чем для «юберменшей».

Книгохранилище помещалось в бараках, в них было тепло, никакого немецкого начальства не было, всем распоряжался Вревский, страстный курильщик, любивший пошутить на всякие темы. Конечно, почти ежедневно мы смеялись, слушая очередные анекдоты о Геринге, Геббельсе и других видных нацистах.

Наваленные в беспорядке книги мы сортировали по отделам: старая художественная литература, советская литература, научные издания и т. п. Особенно много оказалось книг, написанных «классиками марксизма»: сочинения Маркса, Энгельса, Ленина. Сталина; были и произведения разных «ренегатов» — Каутского, Бернштейна, Зомбарта и других. Для марксистской литературы был выделен специальный барак. Копаясь в грудах книг, я поднял небольшого формата томик и был поражен — сборник од и стихов Державина, изданных в его время! Я поспешил поделиться новостью с Вревским и спросил, что делать с такой уникой?

Попыхивая очередной самокруткой, Вревский ответил:

— Грабь награбленное! Это ваша добыча, возьмите ее и храните до лучших времен, нельзя же такую ценность отдать немцам.

Я взял томик к себе домой. В это время я уже жил в комнате, сдававшейся фрейлейн Асмус в доме на Кайзер-Франц-Гренадирплац, в восточной части Берлина. Одно время в этой большой комнате, с отдельным входом с лестницы, со мною жил М. Бржостовский, но вскоре он уехал на союзную работу в России. На его место пришел другой член Союза, Николай Николаевич Жемчужников. Мы быстро подружились.

Рядом с нашей комнатой была небольшая комната, которую снимал полицейский, грубая скотина, с ненавистью к нам, русским, относившийся. К счастью, он вскоре куда-то переехал, и фрейлейн Асмус, старая дева бальзаковских лет, предложила мне перейти в опустевшую комнату полицейского. Она и сама была рада отъезду полицейского, ярого нациста. Позже из разговоров с нею я убедился в ее антинацистских настроениях. Нам это было и приятно, и полезно: в случае необходимости, на мою бывшую кровать мог улечься член Союза, прибывший по делам в Берлин из России. Обычно же Жемчужников жил один, но мы сообщались через дверь, открытую после отъезда полицейского.