(2. Невозможность построения «объективной» науки)

* * *

Современный взгляд на науку, да и сам научный метод, сильно отличаются от того, что считалось общепринятым в XIX веке. Ученому того времени весь мир представлялся как однообразное пространство, наполненное несколькими видами неразрушимых атомов; организмы были случайно возникшими механизмами состоящими из этих атомов, да и вся совокупность естественных наук было сведение всех природных явлений к нескольким основным принципам ньютоновской механики.

Казалось, что пройдет несколько десятилетий и эта задача будет полностью разрешена.

Все человеческое, «субъективное» должно было быть исключено из науки, даже из дисциплины, изучающих социальные явления. «Объективная» наука твердо держалась принципа установленного еще Спинозой, согласно которому наука ставилась вне какой бы то ни было шкалы ценностей. Так как наука нуждается в известной поддержке философии для объединения данных разных дисциплин, то рано или поздно должно было возникнуть стремление к нейтрализации и самой философии. Философия должна была в конечном счете стать «служанкой науки» как она раньше была «служанкой богословия».

В общественных науках (и не только в экономике) царствовал «homo economicus» среднее между роботом и идеализированным типом среднеевропейского буржуа. Это существо было наделено всеми мещанскими добродетелями: оно было трудолюбиво и бережливо, и не имело никаких «глупых запросов». Оно всегда знало, где и что можно было дешево купить и всегда с выгодой продавало свой труд или продукты. Для душевного баланса оно по воскресеньям всегда ходило в церковь, где «удовлетворяло» свои духовные потребности и заводило семью для удовлетворения потребностей физиологических. Оно всегда все делало в меру, ничем особенно не увлекаясь, ни от чего особенно не страдая. Да и какое научное значение имело бы «страдание моллюсков»?

Ученый той эпохи, дитя своего времени, больше всего ценил в своей науке две вещи, казавшиеся ему непреложными истинами — объективность науки, понимаемая как ее независимость от его этических и эстетических взглядов и какой бы то ни было иерархии ценностей, и нейтральность науки, т. е. независимость ее от каких-либо политических или иных целей. Неудавшийся «homo economicus» делался служителем «чистой науки» — религии, не знавшей ни добра, ни зла, ни красоты, ни безобразия; религии, которая отрицала всякую метафизику, но которая изобиловала ею, хотя и в скрытом виде.

Когда в очередной раз возникает «неоромантическое течение» люди найдут в научных представлениях второй половины XIX века много прелести и столь ценной для романтиков простоты. Но время это безвозвратно ушло со всеми его положительными и отрицательными качествами, с его примитивным подходом к науке, с его политическими устоями и производственными отношениями.

За последние пятьдесят лет произошли не только огромных размеров социальные и политические революции, войны и сдвиги, но и изменились взгляды на науку, ее методы и задачи. Не только мир человеческих отношений, но и мир физический оказался значительно сложнее чем его себе представляли раньше. Ученым так и не удалось установить универсальных законов. Только теория вероятности с ее большими или меньшими вероятностями оказалась приложима как к человеческому обществу, так и к физическому миру. Научные теории как прошлого, так и настоящего оказались только проекцией эстетических взглядов ученого. В этом когда-то признался Кеплер, об этом открыто говорил в наши дни Эйнштейн. Этика ученого, как оказалось, имела значительное влияние на научные теории, расширяя иди сужая пределы приложения той или иной теории.