(2. Доктор Сергеев и генерал Закутный)

* * *

Зимой с 1942 на 1943 год у меня обострилась язва желудка. Я обратился за помощью к доктору Николаю Митрофановичу Сергееву, члену Союза из Чехословацкого отдела. Этот чудесный по своим душевным качествам человек, трогательно заботившийся о несчастных «остах», звавших его «наш доктор», устроил меня в клинику в Тиргартене. Отдых и хорошее питание в течение месячного пребывания в клинике помогли мне, но полностью я не смог избавиться от язвы. Я вернулся на свою корректорскую работу в типографии Кёнига, бывал на собраниях «звеньев» по вечерам, следил за текущими событиями и с грустью наблюдал за тем, как постепенно исчезают возможности Русского Освободительного Движения.

Этой зимой у кого-то в доме я познакомился в генерал-майором Дмитрием Ефимовичем Закутным. Он оказался интересным собеседником, поведавшим мне многое. Из первой же беседы я узнал, что во время Гражданской войны, в бою под Белой Глиной в июне 1918 года, мы были в разных станах: он в составе так называемой «Железной дивизии» товарища Жлобы, а я в Партизанском пешем казачьем полку. После упорного боя «Железная дивизия» была наголову разбита, Жлоба едва спасся от плена, не попал в плен и Закутный. Родом он был из села Большая Орловка Сальского округа Области Войска Донского, то есть земляк. Но я был природным казаком Новочеркасской станицы, а он тем, кого на Дону звали «иногородними» — пришлыми из разных мест России безземельными крестьянами. Пошел он в красную армию добровольцем, так сказать, по классовому признаку. В дальнейшем избрал военную карьеру, быстро продвигался по служебной лестнице, незадолго до войны служил в Оперативном управлении советского Генерального штаба и знал многих советских генералов. В июне 1941 года он отдыхал в Сочи, но был отдых тревожным: генерал, следя за событиями по газетам, опасался нападения Германии на Советский Союз. Утром 20 июня он вылетел в Москву. На следующий день в порядке рутины он представился наркому обороны маршалу Тимошенко. Затем направился к генералу В. Д. Соколовскому, начальнику Управления боевой подготовки РККА. С этим старым приятелем по Генеральному штабу Закутный завел откровенный разговор, интересуясь, не может ли война с немцами вспыхнуть неожиданно? Ведь и товарищ Сталин не раз предупреждал насчет внезапности. Соколовский заверил Закутного, что сейчас все спокойно, и войны не предвидится.

Успокоенный, Закутный поздним вечером того же дня вернулся к месту службы — в это время он был командиром стрелкового корпуса со штабом в Витебске. Приняв ванну, Закутный лег спать. Но вскоре его разбудил телефонный звонок, затем в дом вбежал адъютант, сказавший: «Товарищ генерал, нас бомбят!» Сперва Закутный не поверил своим ушам, а затем услышал тяжелое уханье немецких бомб, сыпавшихся на аэродром. Значит, война!

Закутный вскрыл секретный пакет с директивами на случай мобилизации. Его корпус, в составе трех неукомплектованных до штатов военного времени стрелковых дивизий, должен был сосредоточиться в районе Лиды. Но события на фронте обогнали задачи корпуса. До Лиды он не дошел и ввязался в оборонительные бои. Теснимый немцами, корпус отходил к Днепру. И недалеко от Гомеля, обходя боевые линии, Закутный попал под разрыв немецкого снаряда. Засыпанный землей и на короткое время потерявший сознание от удара по голове, Закутный не успел уйти в тыл и был взят в плен.

Убедившись в его антисталинских настроениях, немцы приняли его на службу в «Винету» — немецкую пропагандную организацию в Берлине.

С Закутным я встречался довольно часто. Иной раз, собрав партнеров, играли в преферанс. Постепенно у меня с ним установились дружеские отношения, он доверял мне полностью. Расспрашивал о делах эмигрантских, о Союзе, к которому он относился сдержанно, хотя и не отрицательно. Кое-какие идеи Союза он разделял полностью, особенно в земельном вопросе. По убеждениям он был ближе всего к бухаринцам, к былой своей партийности относился как к тяжелому недоразумению, хотя одно время был искренним последователем марксизма. Кое-что от марксизма продолжало жить в его сознании. Иногда мы крепко спорили, но всегда находили какие-то общие точки зрения, тем более, что по мере ознакомления с западом и русской эмиграцией, он отказывался от навязанных ему марксистских взглядов. В Союз я его не звал, ибо не видел у него стремления вступить в его ряды, видимо, дух Союза ему, как материалисту, не был понятен. Как военный, Закутный внимательно следил за ходом войны. Усевшись у карты, он посвящал меня в некоторые довоенные планы РККА, его спокойные и объективные анализы положения на фронте помогали и мне разобраться в обстановке тех дней. С горечью вспоминая пленение, Закутный сказал, что когда он очнулся и увидел около себя немецкого солдата, то потянулся за револьвером, чтобы застрелиться, но немец успел его обезоружить.

Однажды после раздумья он сказал мне: «Пограничное сражение проиграла политика, а не мы, генералы». И это было несомненной правдой — 22 июня 1941 года черным пятном легло на и без того преступного «величайшего полководца всех времен и народов». Это признали и советские историки после смерти Сталина. Дорого заплатили народы России за его преступления.