(2. Обострение болезни Б. Прянишникова. Бомбардировка Берлина и переезд центра НТСНП)

* * *

Несмотря на старания милейшего доктора Сергеева, с моей язвой в желудке ему справиться не удалось.

— Знаете, — сказал Николай Митрофанович, — я исчерпал свои средства. Но тут в Берлине проживает большой специалист по болезням пищеварительного тракта, в своем роде знаменитость, профессор Гуленко. Если он не поможет, то искать больше некого.

Не мешкая, я отправился к профессору Гуленко. Жил он в одном из домов хорошо мне знакомой Уландштрассе. Если не изменяет память, то работал Гуленко в престижном Кайзер-Вильгельм-институте.

Осмотрев меня, этот милый и такой простой в обращении с людьми профессор сказал мне:

— Если не принять мер, то конца войны Вы не переживете, а конец будет ужасным. Но я поставлю Вас на ноги. Диету, конечно, соблюдайте. Но главное лечение — уколы вытяжками из семенных желез молодых бычков. Словом, гормоны.

Профессор сам сделал первый укол и научил меня делать уколы самостоятельно. Мало-помалу я начал крепнуть, мое здоровье было уже заметно лучше в начале 1944 года.

* * *

В 1942 году авиация западных союзников приступила к бомбардировкам городов Германии. Поначалу налеты совершались на западно-германские города, заводы Рура и Гамбург. А в 1943 году, удлинив радиус действий, союзная авиация нанесла сильные удары и по столице Германии. Уже в марте Берлин почувствовал на себе мощь противника. Вой сирен призывал жителей к укрытию в бункерах и подвалах домов, превращенных в бомбоубежища. Теперь Жемчужников и я тоже спускались вниз под защиту не очень надежного бомбоубежища.

Осенью налеты на Берлин стали более частыми и массированными. Запомнилась ночь с 19 на 20 ноября. Союзные бомбардировщики сбросили множество фугасных и зажигательных бомб. Стоявший у выхода из бомбоубежища старик из противовоздушной обороны сказал нам, наблюдавшим в полуоткрытую дверь за ходом бомбардировки, что несколько зажигательных бомб упало на крышу нашего дома. Не долго думая, Жемчужников и я поднялись на крышу. Нам подавали воду и песок наверх женщины и старики: молодых в доме не было, их забрали в армию. К счастью, зажигательных бомб было не очень много, и мы быстро справились с пожаром, впрочем, все же повредившим крышу и часть чердака.

Берлин в эту ночь превратился во множество костров. Горели целые кварталы, вероятно, были и погибшие люди, хотя об этом мы точно не знали. Жители нашего дома были встревожены, но паники не было: поразительна была немецкая дисциплина! Немедленно взялись за уборку мусора и обгорелых балок, и к утру около дома был полный порядок и чистота.

В эту ночь больше пострадали западные кварталы Берлина. Дом на Нюрнбергерштрассе, в котором жили Байдалаков и Вергун, был разрушен, но сами они не пострадали. Бездомные, они нашли убежище в просторной квартире Михаила Вячеславовича Геккера на улице Унтер-ден-Айхен. Благодаря просторам этой квартиры, центр Союза превратился в своего рода штаб: тут жили члены Союза В. В. Дерюгин, женатый на дочери Геккера Галине Михайловне, потерявший свою комнату казначей Исполнительного Бюро В. Ф. Заприев, Г. П. Шютц и еще кто-то. Дом на Унтер-ден-Айхен был недалеко от станции городской железной дороги «Ботанишер Гартен», здесь выходили из поездов члены Союза, приезжавшие в центр по делам. Хозяйкой дома была Мария Евгеньевна Геккер, урожденная Бонафеде. В свободное от дел время играли в карты, а по сигналу воздушной тревоги спускались в бомбоубежище. Немецкая фамилия Геккеров выручала родственников из беды. В один прекрасный день сюда приехал из лагеря военнопленных племянник Марии Евгеньевны Гога Бонафеде. А из оставленного немцами Орла прибыла троюродная сестра Марии Евгеньевны Ксения Николаевна Бонафеде, моя будущая жена. Впрочем, тогда еще не было никаких матримониальных намерений, мы просто понравились друг другу. А сюда, в центр, я приезжал лишь изредка, ибо особых дел по Союзу у меня было мало.

В этом месте по-новому наладилась деятельность центра Союза, но не очень надолго.