(3. Последствия бомбардировки)

Спустившись на улицу, я наметил маршрут: по Инвалиденштрассе до Александерплац, дальше до Яновицбрюкке с выходом на Неандерштрассе. Путь дальний, но иного выхода не было. Я шел посередине улицы, а по обе ее стороны горели дома, по большей части разрушенные фугасными бомбами. Кое-где были видны люди, пытавшиеся что-то спасти из горевших домов. Сколько времени я шел, теперь не помню. Добравшись до Яновицбрюкке, я обнаружил, что и мой район был охвачен пожарами. На мостовой валялись сбитые бомбами трамвайные провода, к счастью, ток был выключен, и можно было продолжать путь посередине улицы. Справа и слева горели дома. Вдруг я почувствовал запах жженой шерсти. Долетевшая от пожарища искра упала на левый рукав моего черного пальто в сгибе локтя. Потушив искру перчаткой, я продолжал идти в дыму и копоти. Попытка пройти к дому по Анненштрассе сразу же была обречена на неудачу: улицу перегородили два наполовину разрушенные горевшие дома, своими верхними этажами упавшими друг на друга. Другого подобного зрелища мне больше видеть не пришлось. Я двинулся по тупиковому переулку в обход к Михаелькирхенплац. И тут дома горели с обеих сторон. Недалеко от горевшего дома я заметил сидевшую на земле старушку. Пытался ей помочь, но она оказалась слишком тяжелой и малоподвижной. Кое-как дотащив ее до середины переулка, я обещал ей вызвать людей на помощь.

На просторной Михаелькирхенплац собралось множество погорельцев. Слышались стоны, жалобы, возгласы отчаяния и даже проклятия по адресу фюрера. Но и в эту трагическую минуту опять выявилась удивительная немецкая организованность. Откуда-то прибыли походные кухни, раздававшие суп и ломти хлеба. Женщины из социальной помощи выдавали солдатские серые одеяла матерям с маленькими детьми. Сестры из Красного Креста оказывали первую помощь обожженным и раненым.

Случайно встретил фрейлейн Асмус, сдававшую мне комнату в своей квартире. Заплаканная, она сказала, что напрасно я направляюсь к нашей Кайзер-Франц-Гренадирплац: «Аллес ист капут, майн Готт, аллес!»

Все же я вышел на нашу площадь. Все дома направо и налево были разрушены до первого этажа и горели, испуская горький дым, смешанный с запахами разных горевших предметов: мебели, одежды, бумаги, дерева. Взглянув на дом, где была прачечная, стиравшая мое белье, я увидел одни дымящиеся развалины. Значит, погибло много моего белья, пижамы и верхние рубашки.

И вот я у нашего дома. Фугасная бомба попала в дом рядом, и наш дом уцелел. Но он горел. Когда я подошел к нему ближе, то увидел, что пожар с верхнего этажа проник в мою комнату. Ярко освещенная, она тем самым вещала, что погибает и мое несложное остальное имущество, а главное — ценные записи моих берлинских дней.

Я взглянул на часы, они показывали начало седьмого. Нужно было искать пристанище на ночь. Подумав, я решил пробираться в западную часть города. На мое счастье, вечерние часы немцы использовали для восстановления городского транспорта. Медленно, с остановками и пересадками, я добрался до дома, в котором жила чета Алексеевых. Они приютили меня на ночь. Да, собственно говоря, это было почти утро — 3 часа 4 февраля. Устав от всех переживаний и траты энергии, я заснул как убитый. Утром, взглянув на пустой портфель, подумал, что он и есть все мое имущество. Но особой печали не было, ведь меня миновали и фугасные, и зажигательные бомбы. Осталось лишь выжить до конца войны. А день 3 февраля 1945 года на всю жизнь остался памятной датой.