(27. Взгляд на будущее России из эмиграции. Мягкая диктатура Романова в НТС)

Я не люблю ссылаться на атворитеты и вырывать фразы из контекста, но генерал Деникин для меня не авторитет, герой умом не блистал, поэтому любопытно взглянуть на его видение будущего:

«После свержения большевизма, наряду с огромной работой в области возрождения моральных и материальных сил русского народа, перед последним с небывалой еще в отечественной истории остротой встанет вопрос о сохранении его державного бытия. Ибо за рубежами русской земли стучат уже заступами могильщики и скалят зубы шакалы, в ожидании ее кончины. Не дождутся. Из крови, грязи, нищеты духовной и физической встанет русский народ в силе и в разуме».

Вера в славное будущее своей родины прекрасна, но имеет очень мало общего с действительностью. Но вернемся в 70-е годы прошлого века. Официально с жесткими правилами экономии в НТС почти все в системе организации были согласны, даже гордились ими, хотя, конечно, одновременно мечтали получать большее содержание, не замечая, как это часто бывает, противоречия. Тот факт, что ЕРО полностью контролировал финансовые потоки, как ныне принято говорить, некоторых в Совете раздражал — главным образом потому, что это делало его в той или иной мере диктатором. Без средств не организуешь оппозицию «его величеству», не подготовишь выборы, не сбросишь ЕРО с трона, даже переворот не устроишь, хотя оппозиция не раз пыталась это сделать.

Однако ЕРО не был диктатором в полном смысле этого слова, поскольку, даже будучи как-то одновременно председателем НТС и Исполнительного бюро, он зависел от Совета, его периодически избирающего. Это значит, что ЕРО был постоянно вынужден следить за тем, чтобы большинство Совета было на его стороне. Делал он это хитро и ловко, тем более, что людей ЕРО покупал не деньгами, а постоянным убеждением, а в этом деле он был большим мастером: я редко встречал людей, умеющих так хорошо слушать и внушать собеседникам желаемое. Не зря же он был превосходным шахматистом (а если к этому прибавить его лукавую харизму...).

Я в этом убедился еще в Париже. В бывшей столице мира на улице Бломе у НТС был свой маленький дом, превращенный в представительство. Там в 70-ые хозяйничал Михаил Викторович Славинский с супругой, разумеется, всецело преданные делу освобождения России от большевиков. Сегодня можно улыбнуться этим словам, но тогда в эмиграции они еще сохраняли все свое белое значение. Звезд с неба Славинский не хватал, но это не входило в его задачу, поскольку он был вроде посла: принимал людей, рассказывал об НТС, раздавал русскую литературу, «Посевы», «Грани», книги, брошюры. На православные праздники он устраивал на Бломе вечера, где можно было недорого выпить и закусить, а, главное, пообщаться с людьми, разделяющими, во всяком случае внешне, твои взгляды.

Пользуюсь случаем напомнить, что до 1991 года быть русским националистом означало любить Россию и жаждать ее возрождения, ничего больше, поскольку коммунисты-интернационалисты ее уничтожили. Французы, например, еще в те времена по любому случаю кричали «Да здравствует Франция» — и никому не приходило в голову обвинять их за это в шовинизме. После того как Россия возродилась, нужно было (раз дело уже было сделано) из националистов сразу перейти в разряд патриотов, чтобы националистов перестали путать с шовинистами, черной сотней, расистами, антисемитами и Бог знает еще с кем. Кстати, понятие «патриотизм» у нас в России постепенно тоже умудрились испоганить. Мне слов не жалко, их много, а вот смысл некоторых из них важен, поскольку человек действует в зависимости от осмысления слов. Но тогда, в 70–80-ые годы об этом никто не думал, разумеется, кроме всевозможных защитников прав человека, считающих русский национализм преступлением, а политическую деятельность грязью. Я всегда ставил Игоря Огурцова выше Андрея Сахарова, поэтому мог понять причины, побуждающие правозащитников дурно относиться к НТС. Мы были вполне способны полемизировать с ними, но НТС отказывался тратить на это время и силы. Для нас враг был не в Париже или Вашингтоне, а в Москве, поэтому ругаться с эмигрантами у нас было не принято. Некоторых из них я искренно уважал, со многими дружил, например, с Александром Гинзбургом или Альбиной Якоревой.