2. ПРОБЛЕМА ЗЛА

Книгой Бердяева о Достоевском как бы заканчивается период дореволюционного движения русской мысли, развивавшейся от марксизма к идеализму. В 1922 году Бердяев вместе с другими учеными высылается за границу. В России устанавливается марксистская диктатура над мыслью.

И как бы в ответ на эту диктатуру и выходит «Миросозерцание Достоевского», книга, в которой великий писатель представлен величайшим русским метафизиком, центральное место в мысли которого занимает проблема свободы. Диалектика свободы у Достоевского раскрыта и Шестовым, и Розановым, и Булгаковым, и Мережковским, и особенно Бердяевым — полностью и с потрясающим мастерством.

Но творческий путь Достоевского от «Преступления и наказания» и «Идиота» к «Бесам» и «Братьям Карамазовым», думается, этим не исчерпывается. И достоинство книги Бердяева, думается, еще и в том, что он едва ли не единственный исследователь, сумевший хоть чуть-чуть приподнять завесу над темой только еще намечавшейся в последнем творческом периоде Достоевского: над его мыслями о дьявольской основе зла.

В «Миросозерцании Достоевского» Бердяев несколько раз употребляет слово «бесы» не как заглавие романа. Но и он не дошел здесь до конца и, полностью раскрыв диалектику атеистической вседозволенности, лишь едва затронул диалектику беснования. В исследовании природы зла он не только не развил дальше мысль Достоевского, но даже не раскрыл полностью всего, что в ней содержится.

Для Сергея Булгакова, одного из первооткрывателей философии Достоевского, в его замечательной статье «Иван Карамазов как философский тип» (1901 год) карамазовский чёрт не больше, чем «кривое зеркало души Ивана». Но и для Бердяева: «Иван Карамазов и Смердяков — два явления русского нигилизма, две формы русского бунта, две стороны одной и той же сущности. Иван Карамазов — возвышенное философское явление нигилистического бунта; Смердяков — низкое, лакейской его явление. Иван Карамазов на вершинах умственной жизни делает то же, что Смердяков делает в низинах жизни. Смердяков будет осуществлять атеистическую диалектику Ивана Карамазова...» «Иван совершает отцеубийство в мысли. Смердяков совершает отцеубийство физически, на самом деле».

Вот и вся разница. А разница, между тем, не малая, потому что творческое развитие Достоевского не остановилось на «Преступлении и наказании» и не исчерпывается диалектикой человекобожества и вседозволенности.

«Преступление и наказание» безусловно формально наиболее совершенный, наиболее цельный и наиболее убедительный из романов Достоевского. Он целиком посвящен идее человекобожества и диалектике вседозволенности. Эта тема и после «Преступления и наказания» продолжала занимать Достоевского, и «Легенда о Великом Инквизиторе» и в самом деле лишь новый вариант той же темы. Но параллельно с ней, — и чем дальше, тем больше, — Достоевского стала занимать тема бесов, активность реального зла.

Раскольников ведь прежде всего — человек. Не плохой и не злой, заблудившийся в диалектике атеизма, потерявший живой критерий различения добра и зла. Преступление его — ошибка и трагедия. Его вина может быть искуплена, и он искупает ее.

Преступление Раскольникова развивается по схеме человеческой и, казалось бы, только человеческой. Оно имманентно человеку. Студент Раскольников много думает и хорошо понимает, что раз Бога нет, значит все дозволено, значит никакого преступления нет, значит во имя достойной цели можно убить ничтожную старуху-процентщицу. Он так и делает. В нем все показано изнутри. Извне никто не толкает его на преступление.

Но Раскольников совершает свое убийство в состоянии одержимости. Замыслив убийство как ограбление, он убивает старуху не ради денег, а чтобы «доказать себя», чтобы доказать себе самому, что он прав, что убивать можно, и что он, Раскольников, принадлежит к числу тех, кто может безнаказанно убивать.

Весь роман — доказательство, что безнаказанно убивать нельзя. Но он же и доказательство, что совершить убийство в доказательство вседозволенности можно только в состоянии одержимости, в состоянии беснования, в состоянии уже более не вполне человеческом.