(1.5.3. Воображение. Общие выводы по «Этике преображенного эроса»)

Воображение, как утверждает Вышеславцев, опираясь на современную психологию, обладает особым способом воздействия на подсознание, органическим сродством с ним. «Подсознание, — пишет он, — питается образами воображения и питает их. Оно как бы дремлет и видит сны, которые не сознает. Иногда эти сны уплотняются до степени прекрасных образов искусства или жизненных безумств. Но и обратно, в жизни или искусстве воспринятые образы поселяются в подсознании и производят свое невидимое, благое или злое действие. Фрейд в своей толковании снов нашел метод, как отыскивать в подсознании вредные образы и как извлекать их оттуда, излечивая таким образом душу от нервных заболеваний».

Вышеславцев вместе с Тертуллианом твердо убежден, что душа по природе своей христианка. Иными словами, что либидо, инстинктивное страстное влечение, по самой природе своей тянется к прекрасному. Отсюда склонность человеческой психики к сублимации низших влечений, к украшению и совершенствованию любимого предмета, к возвышению и росту. Вышеславцев считает гениальными слова Достоевского «красота спасет мир». То, что Фрейд обозначил как сексуальность и либидо, лишь примитивная форма любви. Любить же человек хочет, прежде всего, то, что представляется ему прекрасным.

Так в небольшой по объему книжке, — в «Этике преображенного эроса» нет и трехсот страниц, — Вышеславцеву удалось философски переосмыслить найденные в психотерапевтическом кабинете научные открытия Фрейда и положить их в основу этики сублимации или, если угодно, сделать ее дополнительной опорой для христианской этики благодати. Его широко задуманный синтез не везде доведен до конца и неточен в некоторых деталях. Но мы не будем заниматься критикой его концепции. Нам важны не ее слабые, а ее сильные стороны, не ее недостатки, а ее несомненные достоинства. Ибо в опоре на современную аналитическую психологию Вышеславцеву, думается нам, удалось дать новое обоснование системы этики, построенной на благодатной, свободной любви человека к добру, красоте и истине, подчеркнуть, что тяга к возвышенному, способность восходить от низшего к высшему — интегральное свойство человеческой психики.

Задача морального воспитания — использовать это свойство. Выбирать для этого между этикой запрещающих норм и этикой сублимации, между этикой долга и этикой любви, нет никакой надобности. Ибо в запрещающих и обязывающих нормах закона выражается лишь некий минимум нравственного поведения; максимум выражен в этике христианской любви и самопожертвования. Феномен вытеснения запретных влечений и сублимации их в творческой любви к миру вскрывает психологическую механику, пользуясь которой можно противодействовать губительной профанации ценностей, без которых человек становится слеп, а существование его бессмысленно.

Больше того, если в основе этики закона и долга лежит общеобязательное и конформизирующее начало (вспомните Канта с его категорическим императивом, требующим руководствоваться в своих поступках таким правилом, которое могло бы стать всеобщим законом!), если в самой основе закона и долга лежит идея равенства и одинаковости людей, то в благодатной любви, не отменяющей, конечно, нравственного равенства прав и обязанностей (вспомните евангельское «не отменить Я пришел, но восполнить»!), лежит верное знание о заведомом неравенстве людей и забота о личной судьбе и совершенстве каждого в его неповторимой отдельности. Если закон и долг призваны заботиться об общем и обо всех сразу, то благодать и любовь видят в живом человеке избранника, ищущего свой личный, особенный путь к служению тому, что он любит.

Этическое учение Вышеславцева, согласуя эти давно открытые истины с данными современной аналитической психологии, дает новое подтверждение свободной автономии личности. В этом, думается, и лежит его главная ценность.