(2.2.2. Решение Вышеславцевым антиномии войны и мира)

Вышеславцев, нам кажется, справедливо упрекает Гегеля в «страсти всюду отыскивать противоречия, играть противоречиями». Но Гегель, конечно, никогда не договаривался и не мог договориться до ленинского утверждения: «Единство (совпадение, тождество, равнодействие) противоположности условно, временно, преходяще, релятивно. Борьба взаимоисключающихся противоположностей — абсолютна» («Материализм и эмпириокритицизм»). Гегель не абсолютизировал противоречий и, напротив, очень хлопотал об их «снятии», хоть это снятие остается у него нередко чисто логической, чтобы не сказать «словесной», операцией. Диалектика Вышеславцева, исходящая скорее непосредственно из антиномий Канта, чем из Гегеля, склонна видеть в преодолении и снятии противоречий «особое искусство», о котором говорил Платон. И слова о том, что «лира... есть многострунный... преображенный или сублимированный лук» брошены им не случайно. Для Вышеславцева «всякая вещь, всякое существо есть система гармонически связанных противоположностей — будь то атом, солнечная система, организм, общество. Греческое слово „система“ сразу выражает этот диалектический принцип, ибо „система“... означает то, что „сополагаемо“, то, что „стоит вместе“, в противоположность тому, что несовместимо».

«Таким образом, — продолжает Вышеславцев, — диалектика имеет два принципа: война и мир, антагонизм и гармония, взаимопожирание и взаимопитание противоположностей. При этом второй принцип — мира и гармонии — перевешивает, он дает всему смысл, ценность и бытие: война существует ради мира, а не мир ради войны; мир может обойтись и без войны, но война не может обойтись без мира.

Принцип мира перевешивает, но это не значит, что он абсолютно доминирует: мир (согласие) постоянно нарушается и восстанавливается, противоречие всегда присутствует (в этом Гегель прав).

Космос не есть неподвижная гармония, раз навсегда найденный аккорд; он есть развивающаяся симфония с возникающими диссонансами и разрешениями...»

Интерпретация Вышеславцевым гераклитовского лука и лиры, намеченная им диалектика мира и войны, вполне понятно, входит интегральной частью в мирооценку солидаризма, видящего в политике прежде всего «особое искусство» преодоления противоречий. Не устранения, не сокрытия, не замалчивания, не отрицания, — противоречия всегда были и всегда будут, — но раскрытия их и преображения, «сублимирования» в новые формы гармонии.

И вопрос о классовых противоречиях и классовой борьбе для нас, как и для Вышеславцева, лишь частный случай одного из (и не из самых важных) общественных противоречий. О тезисе «вся история есть история борьбы классов» Вышеславцев пишет, что безусловно «этот тезис имеет смысл, но он становится ложным, если его абсолютизировать и оторвать от противоположного утверждения. С совершенно таким же, и даже с большим правом можно сказать: „вся история есть история сотрудничества и солидарности классов“».

Добавим, что, — как это особенно подчеркивает философ-солидарист С. А. Левицкий (см. нашу библиотечку, № 3), — феномен солидарной взаимопомощи прослеживается во всей биосфере, обеспечивая в ней элементы мира и составляя как бы контрапункт гармонии, повергающей в восхищенное удивление не только одних поэтов.

Во всяком философском исследовании, особенно если оно развивается диалектически, решающий момент — постановка проблемы. Неверно поставленный вопрос, говорил Кант, ведет к нелепому положению, подобного тому, как, когда один доит козла, а другой держит под ним решето. Философская нищета диамата, по мнению Вышеславцева, заключается именно в его неспособности мыслить диалектически, в односторонне-пристрастном, а следовательно неоправданном выпячивании одной стороны противоречия и затушевывании и замалчивании другой. При таком партийном подходе к вопросам подлинная диалектика становится невозможной и подменяется словесной спекуляцией и выработкой практически целесообразных, но лишенных всякой познавательной ценности фикций, а вносимые (особенно в послесталинский период) оговорки об обратном влиянии надстройки на базис, об опережающем отражении и опережающей функции научного познания или о том, что детерминизм в истмате не снимает исторической ответственности с тех или иных деятелей, носят характер вынужденных уступок неустранимой очевидности и только затемняют проблемы.

Антиномии войны и мира, солидарности и борьбы, необходимости и свободы, власти и права требуют иного подхода. И Вышеславцев совершенно прав, указывая, что они сами по себе не связаны ни с какой философской системой, но присутствуют при всех системах. Его анализу антиномии необходимости и свободы, а затем антиномии власти и права мы посвятим остающиеся страницы этой брошюры.