(2. Везение Солженицына и книги о ГУЛаге)

Затем меня забрали в армию (1966–1969), а после дембеля я вновь стал гулять по дну советского общества, чаще всего работал грузчиком, только иногда поднимался до каменщика или сварщика. От женитьбы решительно отказывался, оставался осторожным в своих высказываниях, писал только в стол, своих рассказов и романа никому не показывал, даже лучшим друзьям, поэтому обрел, как мне кажется, максимальную свободу, возможную в тоталитарных условиях. В этой плотной внутренней эмиграции меня больше интересовало развитие государственного права в глубинах истории, чем пена на ее поверхности. Поэтому, вероятно, я не прочел ходивший в Совке в самиздате «В круге первом», ни «Раковый корпус», а о Солженицыне больше ничего не слышал, пока не очутился в эмиграции в Париже. В эмиграции эти романы Солженицына не привели меня в восторг, как и «Один день Ивана Денисовича». Я их прочел не без удовольствия, но и только: я тогда был под сильнейшим впечатлением «Колымских рассказов» Шаламова.

«Август четырнадцатого» оказался первой вещью Солженицына, вызвавшей во мне жгучий интерес. А когда в Париже вышел «Архипелаг», он привел меня в восторг, что было удивительно, ведь «Архипелаг» был одной из десятков книг о советских лагерях, не говоря о множестве воспоминаний в различных эмигрантских журналах. Казалось, удивлять эмигранта больше нечем.

Одни только книги Ивана Лукьяновича Солоневича «Диктатура сволочи», «Диктатура импотентов» и «Россия в концлагере» чего стоили! К тому же жизнь и борьба Солженицына по сравнению с биографией Ивана Солоневича была так, пустяком. В 1934 году Солоневич с родными бежал из Соловков за границу, но за борьбу против коммунистов платил до конца жизни. На Западе не только левые, но также либералы стали обвинять Солоневича и его книги в клевете, — и правда о советской власти и ее лагерях вслед за правдой, написанной другими, была вновь отодвинута Западом в тень. Тем не менее, чекисты получили приказ его убить. На Солоневича было совершено несколько неудачных покушений: чего ждать от тупых чиновников, умеющих стрелять только в упор в затылок… Однако они сумели убить его жену и дочь, а оставшихся в СССР его родственников (брата Бориса) расстреляли или посадили. Действительно, по сравнению с Солоневичами и некоторыми другими повествователями о нашей лагерной системе Александру Исаевичу Солженицыну несказанно повезло, его книги разошлись в некоммунистическом мире миллионными тиражами, он стал знаменитым на весь свет и получил Нобелевскую премию.

Везение ли, спросил я себя, дало Солженицыну больше, чем его острый ум и упрямый талант? Да, была Оттепель, прошли ХХ и ХХІІ съезды, было личное разрешение Хрущева Твардовскому опубликовать «Один день Ивана Денисовича» — разве это не высшее везение для выжившего зэка, повлекшее за собой весь остальной поезд его жизни? На Западе приняли Солженицына на ура только потому, что раньше Хрущев согласился опубликовать «Один день»: это единственная причина огромного успеха Александра Исаевича на Западе. Запад поверил не бывшему зэку, а генеральному секретарю ЦК КПСС: так удобнее.