(25–30 и послесловие. А мы, как спичками, бросаемся сердцами...)

Вся книга в формате PDF (19,2 MB)

25

А мы, как спичками, бросаемся сердцами,
И сорок месяцев — две пачки папирос:
От них лишь едкий дым остался между нами.
Но ярок на снегу пожар погибших роз!

В игре его огней бесплотными тенями
Бесплодно мечемся, не зная слезных рос.
И в униженьях остаемся гордецами,
И в торжестве горим в углях своих угроз.

Эпоха же встает бесхитростно и прямо,
Как дровосек проста, и рубит наповал
Сушняк надменных душ, и сваливает в яме.

Но бесом одержим, кто весь в трухе подвал
Решил разжечь костром, чтоб тлел он, дик и ал,
Как будто потушить потом так просто пламя! [319]

26

Яд смерти очевидней яви блага.
Ведь не нектар кровь возмущает нам,
Но горечи отравленный бальзам Из потаенной и запретной фляги.

Так наслаждался знаменитый скряга,
Придя под вечер к пыльным сундукам,
Как мы — к своим страстишкам-медякам,
Скопив их за дневные передряги.

Но хладен взор и кладом не согрет.
О, как порой нам был бы сладок бред,
Пусть женщиной внушен, пусть водкой, горем, —

Лишь бы не видеть этот лазарет,
Как форт, стоящий под небесным морем!
Но всюду есть тропинка в Назарет.

27

Как будто потушить потом так просто пламя,
Мы раздуваем искры темного огня
И тут же слепнем, в пресыщении звеня
Поддельным золотом, как торгаши во храме.

Но наших чувств завет — что вера в Аврааме:
Тверд самоценностью своею для меня.
Дай зоркость мне, Господь! чтоб я день ото дня
Яснее различал живое меж гробами. [320]

Любовь ли умерла? Да здравствует любовь!
(Когда зовет она, я повторяюсь смело)
К забвению уроков сердце приготовь!

Хоть лихолетье и вершит кривое дело,
И тщатся растоптать людские души вновь
Россия, родина, разбои и расстрелы.

28

Но всюду есть тропинка в Назарет.
Взгляни сквозь петербургский сумрак: властно
На наши встречи отменив запрет,
Звезда воспоминаний светит ясно.

Вот проплывает мимо минарет,
Так гулко и таинственно безгласный,
Что слышно, как скликает Кифаред
Девятку дев на невский брег ненастный.

А там, у равелина, на ступень
Уже легла двойная наша тень,
И ей, ожив, не быть вовеки старой.

В твоих руках росистая сирень...
И пусть мы сами предали тот день —
Целебней нет самим себе удара.

29

Россия. Родина. Разбои и расстрелы.
О прошлом память и о будущем мечта.
Смиренномудрие природы и скита
Таит торжественно стремительный Растрелли. [321]

И пусть здесь пролегли проспекты, словно стрелы,
Слепит глаза неон, воззваний суета —
Лишь пристальней взгляни: ведь Петербург — плита,
А там, за ней, страна все в той же карусели.

Винить ли, и кого, за плахи площадей,
Вечерний пар болот и недожизнь людей?
Отступники всегда себя карали сами.

Горит костер вражды, безумий и страстей,
А мы, как спичками, бросаемся сердцами.
Как будто потушить потом так просто пламя...

30

Целебней нет самим себе удара,
Отрадней нет забвения обид.
Вина сама достаточная кара,
И все на свете искупает стыд.

Но в душах есть заслонки от пожара.
А если уголь в сердце не сгорит,
Раскаянью не миновать угара —
Болезнь страшна, когда причиной быт.

Еще в ресницах не просохнет влага,
Как вспыхнет вновь трусливая отвага —
Азийское распятье на заре.

Расплатой — казнь. Святому, как и магу.
Яд смерти очевидней яви блага.
Но всюду есть тропинка в Назарет!

1978 г. [322]

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Окончен труд. Уже он отделился
От человека и не скажет мне
О чем, упорный, рассказать стремился
И для чего не отпускал во сне.

Он говорил, что это поколенье
Еще не знает будущих тревог,
Он требовал слепого исполненья,
А я приказа выполнить не смог.

Я только помню, что на перекрестке
Ветров судьбы, пространства и времен
Настиг нас век и что в поземке хлесткой
Стоит мой город, снегом обожжен.

И если нас порою неизбежность
Страшит крушенья зыблемых основ,
То пусть народ спасет мужская нежность
И женской твердости молитвослов.

Ну что ж! теперь прощай, ночной мой спутник!
Нам разные дороги предстоят.
Твоя пряма, а я — беспутный путник:
Ищу тропу, мгновенье, слово, взгляд.

15 января 1979 г. [323]