Гниль

После был Октябрь (1993 г.) — и я по вышеуказанным причинам был целиком на стороне русской исполнительной власти в ее борьбе против советской законодательной. Но в этой борьбе НТС как организация тоже не участвовал. Можно было сделать самый простой вывод: рыба начинает гнить с головы. Затем я оказался единственным из зарубежного центра, переехавшим в Россию на постоянное место жительства... Гниль пошла по телу. Поэтому я еще до переезда понял, что у НТС в России нет будущего — и не скрывал этого. Однако я решил доиграть партию до конца. В конце концов, я мог ошибаться в своих выводах, и еще я подумал (но этого никому не сказал), пока суть да дело и с НТС будет покончено, у меня будет время в России осмотреться и найти себе работу, опыт журналиста и аналитика у меня все же есть — и уже немалый. Действительно, хватит мне бегать, теперь я возвращаюсь жить на родину, и не просто родину, а созданную еще в юности в моих мечтах, а это не каждому дано. Сначала из Франции в СССР, затем из СССР во Францию, после из Франции в Германию. Теперь из Германии в Россию. Все, круг замкнулся, теперь уже как будто некуда и, главное, незачем эмигрировать...

Если бы я прислушался тогда к Небу, наверняка бы услышал язвительный смех и чей-то голос, медленно произносящий, чтобы было понятнее: Владимир Мечиславович, пора ехать.

Действительно, это были еще цветочки... На деле эмигрантский центр НТС во Франкфурте-на-Майне еще до 1991 года (а не после) начал всячески тормозить развитие деятельности своей организации в России, так что факторов, ведущих с разных сторон к обоснованию версии самосаботажа, у меня накопилось вполне достаточно. Но я пишу о себе, не об НТС, поэтому постараюсь быть кратким, хотя, конечно, трудно отделить себя от политики организации в тот период. К тому времени я уже давно был членом Руководящего круга НТС (парламента), Совета НТС (ЦК), а затем в Москве стал членом Исполнительного бюро Совета НТС (политбюро).

Во Франкфурте, как только началась Гласность, я говорил и повторял, что необходимо немедленно закрыть издательство «Посев» и все его журналы и газеты, продать их и создать из политической эмигрантской организации узконаправленную российскую политическую партию, вложить в нее все средства и начать борьбу за власть, прежде всего за фракцию в парламенте. Все остальное, утверждал я, сегодня не имеет для нас ни малейшего значения.

Во Франкфурте меня спокойно слушали, даже не прерывали — и ничего не делали, однако по старой привычке и не мешали. Но когда в СССР, а затем уже в России я писал и кричал об этой необходимости, постоянно агитировал и призывал к этому, только тогда со стороны Франкфурта проявилось резкое недовольство, — и над моей головой раздался первый гром.

Я его слышал, но ничего не мог с собой поделать: всю свою жизнь я упрямо старался в меру своих скромных возможностей делать то, что мне хочется, ибо это, а не материальную выгоду, считаю альфой и омегой удовольствия жить. К тому же я был твердо убежден, что мой план единственно правильный из всех возможных, ведь на моей стороне железная логика. При этом самому себе я добавлял, что если НТС не станет российской партией, мое исключение из Союза не будет иметь никакого значения. С моим опытом и способностями я в любом случае найду себе в России место под солнцем (льстил я сам себе). Я ошибался.