ГАЗЕЛИ

Вся книга в формате PDF (19,2 MB)

1

До утра сидеть с тетрадью, как сова,
По страницам прядь за прядью рассовать.

Нет ни зноя, ни мороза в той стране.
В препарированных грезах голова.

А хотела бы, как ветер, улететь,
А хотела б всех на свете целовать!

А мечтала миру песни раздарить,
Черпать чаркою из бездны все слова!

Неужель теперь ей скрягой здесь сидеть,
Строгой мерой в чаши брагу разливать?

Час приходит стих с судьбою обручить,
Драгоценною резьбою покрывать.

К одиночеству и к ночи будь готов.
Вогак, никогда не кончишь горевать.

4–5.08.1975

2

Все то ж сияние встает от тех же мудрых гор,
Века все так же бег ручьев немолчен, чист и скор. [95]

Но сколь изменчив человек! — Прошел всего лишь год,
И вот уже иные воды мой ласкают взор.

Пусть так. Ведь постоянство людям не во всем к лицу:
Тому, кто с горем обручен, измена не в укор.

Мы кубок жизни пьем, закрыв от радости глаза,
И с каждой каплей нас пьянит то дар, то приговор.

Быстрее самых быстрых рек нас мчит судьбы поток,
Кто счастлив был вчера и горд, назавтра нищий вор.

И пусть сегодня, Ростислав, ты словно сад весной.
Но память горьких зим хранит в душе твоей раздор.

21-22.09.1975

3

Опустился туман на долину Вохчи,
Словно льется волна серебристой парчи.

Я один, и со мной только свет сентября,
Только радиотрепет и грусть кяманчи.

Бархатистого кофе сварю я в джазве,
Чтобы долго сидеть над листом у свечи.

Я закрою глаза, и взмахнут надо мной
Соколиным крылом твои брови-мечи. [96]

Я замкну на мгновенье от мира свой слух,
И услышу сквозь даль твои речи-ручьи.

Я от лунного света укроюсь в тени,
Но настигнут меня твои очи-лучи.

Сердце! Ты Ростиславу наследственный князь.
Так скорей же с вассалом союз заключи!

26.09.1975

4

Риндом сегодня пьяным обернусь,
Целовать поцелуями чашу научусь.
{Ринд — гуляка, вольнодумец}

Выйду на берег, гляну на луну,
И за нею под звездами в воду потянусь.

Может — достану, может — потону:
Все равно только пасынка потеряет Русь.

Разве что станет иней холодней,
Молчаливей и горестней мартовская грусть.

Хочешь ли, нет — неважно, Ростислав:
Только так ты бы мог ту луну себе вернуть.

29.09.1975 [97]

5

Положено жить мне в цветущем саду,
Но где такой сад я в тревогах найду!

Я создан, чтоб строки в ручьях омывать,
Но все водоемы в грязи и чаду.

Мне петь бы под саз о весенних ветрах,
Но в дождь не сыграть в бирюзовом ладу.

И время храпит, словно загнанный конь,
А где же привал, на котором году?

Но радость с глазами газели и боль,
Но счастье и муку у жизни скраду.

И если не кража бы дерзкая та,
Свою Вогак проклял бы злую звезду.

2.10.1975

6

Тени у гор резки, горы лежат в облаках,
Густо кладут мазки солнце, Христос и Аллах.

Мчит серпантин в аллюр: вверх, поворот и вперед.
К западу — Зангезур, а на восток — Карабах.

Стой, подожди, чужак, песню любимую спой.
Будет свободней шаг, будет задорнее страх. [98]

Спой о своей стране. Там, говорят, все не так:
Горы у нас в огне — там города, как в огнях.

Ты об отце нам спой, да и о жизни своей...
Слушай, зачем такой холод зажегся в глазах?

Что ж, дорогой, тогда вспомни о той, что тебе
Радостней, чем звезда, слаще воды в родниках.

Чище один лишь снег, краше одна только кровь...
...Грохот и рокот рек, горы и путь в облаках.

Ну, веселей, шат лав! И не печаль Зангезур!
Выпей-ка, Ростислав! Все остальное лишь прах...
{Шат лав — очень хорошо (армянск.), все в порядке (простореч.)}

3.10.1975

7

Разве может быть что-нибудь чище золы?
Разве может быть что-нибудь легче земли?

Разве может быть кто-то полезней врагов?
Разве могут друзья быть добры, а не злы?

Разве силы бесчестных уж так велики?
Разве правых деянья пред небом малы?

Разве смелый не краше рассветной зари?
Разве трус не темнее полунощной мглы? [99]

Разве может быть Вогак неверен тебе,
Если только с тобой его думы светлы?

10.10.1975

8

День за днем шли дожди, было голо, безрадостно, серо, джан,
Словно огненновласый Ваагн, спутав всякую меру, джан,

Выгнал туч табуны из владений проклятых вишапов,
И добыче не рады ни люди, ни птицы, ни звери, джан.

Так бывало, когда твои холодом веяли очи,
И не знал я, как смочь навсегда мне в разлуку поверить, джан.

Но сегодня весь день ниспадали на юную землю
Шелковистые, мягкие, чистые, белые перья, джан.

И осыпавшись снегом, очистилось небо, омылось,
И теперь синевы этой глубь не могу я измерить, джан.

Так красавица, сбросив стыдливых одежд белоснежье,
Потрясенному смертному явится звездною пери, джан.

Так и я: лишь увижу тебя, и душа прояснится.
Не страшны Ростиславу тогда никакие потери, джан.

15.10.1975 [100]

9

Вот вновь я покидаю землю Наири*
Под звон вечерней фиолетовой зари.
{Наири — одно из древних названий Армении.}

Смешались здесь сейчас четыре части года,
А мне четвертый год жгут душу октябри.

Мне в этот месяц до озноба ненавистны
Надсмотрщики домов — ночные фонари.

Мне в этот месяц время справить годовщину,
Когда я сердцу сердца крикнул: говори!

Луна-горянка так презрительно прекрасна,
Что и реке могла бы приказать: замри.

Но Вогака влечет на север память гнева,
И покидает вновь он землю Наири.

21.10.1975

10

«Ты последний, — говорят мне, — в смене долгих поколений,
Не продолжится сей ряд в смене долгих поколений.

Новые грядут крестины новых детищей Адама,
Зори новые горят в смене долгих поколений. [101]

И забудет мир полдневный, и забудет мир полнощный
Побратимский твой обряд в смене долгих поколений.

Как змея, прошив столетья, этот род меняет кожу,
Чтоб иной надеть наряд в смене долгих поколений».

— Но и змей, и ящер жалкий, скинув старые узоры,
Облик прежний примут, брат, в смене долгих поколений.

Тамерланы и Чингизы проносились над Землею,
Словно смерч, самум и град в смене долгих поколений.

Только помним мы Хафиза, только помним мы Саади —
Нет твореньям их преград в смене долгих поколений!

Пусть я Вогак лишь безвестный, верю: Слово живо вечно.
А других и нет наград в смене долгих поколений.

9.01.1976 [102]

КАНЦОНА

Деревья есть: расти привыкли с краю —
Пусть время-ветер листья дней срывает,
Но душно им в лесу.
Ствол зверем выгнут, шерсть — корою черной,
Далеко бросив жилистые корни,
Стражу свою несут.
За то расплата им: здесь ветвь кривая,
Там крепкий сук белеет, словно кость,
И по листве узорной
Раскинуты морщины сетью вздорной
(Так горести, превысив меры горсть,
Счет шрамам открывают).
Иной решит: не жизнь, а Страшный суд.
Но так вольней кроны нести красу!

Приходит осень, властная царица
Над всем, чему судьба была родиться,
И лес несет ей дань:
Вот золота подложного курганы,
Повапленные рядом истуканы,
Плодов незрелых пьянь...
Так скудость побрякушками рядится,
Спеша свое усердье показать.
Но стражи-великаны,
Взяв на себя удары ураганов,
Должны за всех и сыновей отдать
Зане, чтоб возродиться,
Закон един для них, куда ни глянь:
Переступать за собственную грань. [103]

Зимой пургою занесет дороги.
Борец стоит, как нищий у порога,
Так тяжко одинок,
Что путникам страшны глухие звуки,
Когда стучат мускулистые руки
Ветвей о крепкий бок.
Но, положась на мощь живого Бога,
Он все же тверд. И соками Земли
Спасен от вьюжной муки
За твердость ту росток его, в разлуке
Проросший вдруг в неведомой дали.
Так мудрая тревога
Осенних дней пребудет щедрым впрок.
А лицедеям свой настанет срок.

Тот срок приходит не весною даже,
Когда и лес, и доблестные стражи
Хмелеют и поют,
Но много позже, в трудную годину
Над старцами, в чьих кронах мхи-седины,
Люди свершат свой суд:
Смешны им будут мелочные кражи,
И стоны жалких ветры унесут,
Но к древу-исполину
Пришелец молодой не будет крут,
В достоинстве признав достойный труд.

10–13.02.1976 [104]