(4. Отъезд из Франции в Германию)

* * *

На следующий день я отправился на пляс де ля Маделейн, зашел в бюро Кука и заказал билет на международный поезд Париж — Берлин — Варшава. Пока я осматривал чудесный собор Магдалины, бюро Кука успело изготовить билет и плацкарту. Собственно говоря, я даже не знаю, зачем я заказал плацкарту. Вероятно, это было по старой русской привычке. Как вскоре я и убедился, в плацкарте нужды не было никакой — вплоть до Аахена в купе было только два пассажира: я и перс, ехавший в Берлин по торговым делам.

Настал день прощания с друзьями в Париже. То было кажется, 13 января, когда вечером на гар дю Нор меня провожали в путь Б. М. Виноградов и Н. Ст. Мельников, видные члены Парижского отделения НТСНП. Было холодно, пронизывало мокрой мглой, перемешавшейся с черным дымом паровозов, выпускавших клубы дыма под прокопченным стеклянным сводом вокзала.

Настроение было приподнятое, беседа шла весело, и были полны мы оптимизма. Верили в лучшее со всей силой молодых еще сердец.

Быстро промелькнули последние минуты перед отходом поезда. Крепко пожав руки провожавшим меня друзьям, я вошел в вагон. Медленно двинулся в путь поезд, а вместе с ним и кончилась моя жизнь во Франции. Начинался новый, полный неизвестности период моей жизни — жизни в стране, к которой еще со времен Первой мировой воины и революции у меня не было никаких симпатий.

Я вошел в купе вагона 3-го класса и осмотрелся. Кроме меня, в купе у окна, против меня сидел незнакомец явно восточного типа. Высокий и стройный, лет сорока пяти, с черными как уголья глазами, он напомнил мне одного грузина, с которым я вместе был в одном взводе в Партизанском казачьем полку в 1918 году на Северном Кавказе. Незнакомец испытующе взглянул на меня, затем заговорил по-французски.

Как и я, он очень любил Париж — город-светоч, захватывающий своим особым очарованием. Естественно, наш разговор шел почти исключительно о Париже, и общая наша страсть быстро сблизила нас. Мы с увлечением обменивались впечатлениями от Парижа, его памятников, храмов, музеев, дворцов.

В беседе выяснилось, что мой спутник уже не впервые едет в Берлин по торговым делам. И каждый раз, выезжая из Парижа, испытывает тоску по нем, такую же как и по его далекой родине, солнечной Персии. Уже с десяток лет он живет в Европе, по большей части в полюбившемся ему Париже. А раньше, вскоре после окончания гражданской войны в России, он служил короткое время в Тифлисе, в тамошнем персидском консульстве. Но служба не увлекала его, и он пустился в коммерческие дела, приносившие ему и лучший доход, и какой-то ему одному ведомый интерес.

Так незаметно за беседой мы доехали до франко-бельгийской границы. На пограничной станции Jeumont в купе ворвался шумный французский пограничник, он быстро пробормотал что-то относящееся к переезду границы и исчез в полумраке соседнего вагона, видимо, повторяя то же самое, что он на лету успел сказать нам.

Через две-три минуты поезд тронулся и вскоре остановился на пограничной бельгийской станции Erquelines. Вошли бельгийские пограничники, вежливо проверили паспорта, спросили, не везем ли мы чего-нибудь подлежащего обложению пошлиной и, удостоверившись в том, что все в порядке, вышли из купе.

Едучи по Бельгии, я обратил внимание на бесчисленные заводы и фабрики, тянувшиеся вдоль пути. Чувствовалась высоко индустриализированная страна, обладавшая первоклассной промышленностью и весьма развитыми путями сообщений.

Невзирая на поздний час, мы продолжали беседовать на самые различные темы. Приближаясь к Льежу, усталые мы начали дремать. Продремали и Льеж, где поезд, кажется, стоял довольно долго. Сон мало-помалу вступил в свои права, и я не помню, как отошел поезд от льежского вокзала.