(2.6.2. Тупики хозяйственной демократии и выход)

Мысли Вышеславцева о хозяйственной демократии тем-то и интересны и ценны, что он неутомимо ищет пути к ней. Он не хочет признать питающуюся из научно-технической революции тенденцию к технократии нормальной и неизбежной и, полагая, что никакое фактически существующее состояние само по себе не имеет нормативного значения, ищет опоры в самостоятельности и самодеятельности человека, в том же «я сам», в котором он видит и главную ценность политической демократии.

Но передача средств производства в руки даже самого демократического правительства в глазах Вышеславцева вовсе не означает демократизации хозяйственной жизни. «Тоталитарная социализация и национализация, - пишет он, - конечно не есть хозяйственная демократия, а есть ее полная противоположность (тоталитарное хозяйство в тоталитарном государстве). Поэтому, поскольку уничтожение свободного рынка означает национализацию и социализацию, оно не только не ведет к хозяйственной демократии, но составляет ее полное уничтожение. Однако и сохранение свободного рынка при частичной социализации и национализации, т. е. при государственно-частном хозяйстве, тоже само по себе нисколько не ведет к хозяйственной демократии, ибо государственно-капиталистические индустриальные предприятия точно так же могут управляться технократически, т. е. на основах властной дисциплины и подчинения, как и частно-капиталистические предприятия. Все дело в том, что массовый индустриализм по существу технократичен.

Ни уничтожение, ни сохранение частного рынка нисколько не решает проблемы хозяйственной демократии. Поэтому совершенно неправы социалисты, думающие, будто все дело в уничтожении свободного рынка, равно как неправы и либералы, думающие будто все дело в его сохранении. Современный рынок имеет свою ценность, но не в нем заключается „все дело“ хозяйственной демократии.

В чем же оно заключается? Вот здесь-то и стоим мы перед уравнением со многими неизвестными... Главное препятствие к осуществлению хозяйственной демократии лежит вовсе не там, где обычно думают: оно лежит в самой структуре индустриального аппарата, а вовсе не в том, кто его захватил и кому он юридически принадлежит. Массивный индустриальный аппарат „технократичен“, построен иерархически на принципах власти и подчинения, на строгой дисциплине. Такова его внутренняя логика и таков он на опыте. Этот аппарат одинаково принимается частным капитализмом и коллективизмом всех видов. Если индустриальный аппарат не может быть иным, как только властным, то есть таким, каким мы его в настоящее время знаем и видим, то никакая хозяйственная демократия, никакая автономия личности внутри этого аппарата невозможна. Правовая принадлежность аппарата тогда ничего не может изменить в его технической структуре. Мы видели, что большинство социологов считают властную структуру индустриализма его неизбежным свойством. И действительно трудно представить себе безвластную организацию массового индустриализма. Индустриализация совершалась в истории только властным и притом жестоко властным путем и она стремится сохранить свою властную структуру. Демагогическая картина фабрики, управляемой „самими рабочими“, представляется нереальной: митинговая стратегия здесь так же невозможна, как в армии. Добровольная отдача прибавочного продукта рабочими для накопления индустриального капитала, имеющего в виду грядущие поколения, кажется совершенной маниловщиной. Введение железной дисциплины и абсолютного подчинения, тотчас после социальной революции, было диалектической необходимостью авторитарного марксизма, требующего мощной индустриализации».

Так оно и случилось в нашей стране. И Вышеславцев, конечно, прав, утверждая, что «самые убежденные друзья хозяйственной демократии, если они не являются демагогами, а серьезными социологами и социальными философами, принуждены исходить из факта существования технократической тенденции индустриализма. Она неоспорима, но к ней возможны два отношения: или ее можно считать непреодолимой и перед ней склоняться, или взять на себя труднейшую задачу ее преодоления, осуществления того, что на первый взгляд представляется невозможным: автономии личности внутри индустриального аппарата».

Наше солидаристическое отношение к этому выбору ясно, и ясны даже философские основы замышляемого нами решения. Читатель найдет их в этой библиотечке, в частности в первой же брошюрке нашей философской серии, излагающей учение С. Л. Франка о глубинной связанности «я» и «мы» человеческой личности и человеческого коллектива, и во второй брошюрке нашей политической серии, трактующей о необходимости правильно понять и оформить свободу человеческих союзов, к которым относятся и хозяйствующие объединения.

И все же на пути к солидаристическому хозяйствованию или, как говорит Вышеславцев, «к хозяйственной демократии», мы намечаем еще только первые (возможно, самые трудные) шаги. Мы знаем, в каком направлении идти, но не знаем еще, что ждет нас за первым же поворотом, на какие трудности нам еще предстоит наткнуться. И то, что сказано в «Программе НТС» о труде и собственности, о трудовых формациях и построенных на них трудовых союзах, мы сами воспринимаем как недостаточное. Тем более нам ценно и то немногое, что сказано на эту тему Вышеславцевым, следующим в этом вопросе за другим русским философом и социологом Г. Д. Гурвичем, начавшим, как и Вышеславцев, с изучения философии Фихте, а закончившим свой путь ученого профессором социологии в Сорбонне.