(2. Начало войны. Опасная игра Боба Ильяшевича)

* * *

В то время, когда немцы и румыны производили стратегическое развертывание своих армий, на той стороне Прута было спокойно — никаких приготовлений к боевым действиям. Так сообщала румынская разведка своим офицерам. А наш добрый знакомый капитан говорил об этом нам.

Такое спокойствие на советской стороне было просто удивительным. Неужели в Москве не знали о происходящем на границах СССР? Между тем, в советском полпредстве в Бухаресте к войне готовились — из труб здания валил черный дым, видимо, жгли какие-то важные бумаги.

22 июня утром Околович вышел на улицу, купил в киоске газету. Крупными буквами было напечатано экстренное сообщение о вторжении гитлеровских армий в СССР. Взволнованный он вбежал в мою комнату и громко сказал: «Война началась!»

Я поднялся с кровати, быстро оделся, и все мы втроем стали гадать о ближайшем будущем. Сразу стало ясно, что нашей деятельности в Бухаресте пришел конец. Не могло быть речи об отправке наших листовок в СССР, тем более и отправок членов Союза для подпольной работы.

* * *

Ильяшевич, или Боб, как мы его условно называли, сказал, что еще неизвестно наше дальнейшее будущее, поживем — увидим.

Вскоре он вызвал меня в управление японского военного атташе и сказал, что отныне я должен с утра отбывать рабочие часы в его комнате, ибо в доме на улице Барбу Вэкэреску делать больше нечего. Так начался новый период моего пребывания в Бухаресте.

В комнате Боба сидел еще один человек, Боб называл его Женичка. Новый знакомый был русским по происхождению, успевшим уйти из Польши. Женичка оказался приветливым и симпатичным человеком, вероятно, уже не первый год служившим в польской разведке. В эту комнату иногда приходил поляк средних лет. Женичка, чье полное имя я позабыл, мне сказал, что этот поляк — радист, передающий шифрованные сообщения Боба в Лондон. Если не ошибаюсь, то именно от Боба в Лондоне знали о перебросках немецких войск с Балкан к советской границе. Как пишет Винстон Черчилль на страницах 356 и 357 четвертого тома своего труда «Вторая мировая война», через Бухарест на Краков прошло около 60 поездов с танками: «Внезапная переброска на Краков такого большого количества бронетанковых сил, нужных на Балканах, могла только обозначать намерение Гитлера вторгнуться в Россию в мае... Тот факт, что белградская революция потребовала их возврата в Румынию, возможно, повлекла за собой отсрочку с мая на июнь».

Ильяшевич вел опасную игру. Немцы могли «засечь» его радиосообщения и схватить его, как английского шпиона. Он отдавал себе отчет в своем полном риска деле. С утра заходил в католическую церковь, молился, а затем принимался за текущие дела.

Ежедневные встречи с Бобом сблизили нас. Мы часто обращали свой взор к большой карте Восточной Европы и следили по ней за продвижением гитлеровских армий. При всей своей ненависти к коммунистам, Боб все же тревожился ходом войны. Ведь если бы немцам удался их план «Барбаросса», то Западу пришлось бы очень плохо. Плохо, очень плохо пришлось бы и России.

После первых молниеносных побед над неподготовленными к военным действиям советскими «армиями прикрытия», кстати, ничего не прикрывшими, в середине июля началось двухмесячное Смоленское сражение. За ним мы внимательно следили. Когда оно кончилось, Боб облегченно вздохнул и сказал: «Кажется, немцы проиграли. Блицкриг не удался».