(2. Денежная реформа 1948 года и попытка закрытия «Эха» руководством НТС)

* * *

О денежной реформе в Западной Германии уже давно ходили толки и слухи. Но свалилась она на нас неожиданно — 20 июня 1948 года, в день выхода очередного номера «Эхо». На этом номере мы потерпели большой убыток — новых денег у подписчиков и покупателей оказалось мало. Обмен старых рейхсмарок на новые немецкие марки вызвал острый кризис у всех изданий Ди-Пи. Тираж «Эхо» упал до 1.800 экземпляров. Нечем было выплачивать скромное жалование членам редакции и служащим конторы. Я собрал всех и взволнованным голосом объяснил тяжелое положение газеты. Я призвал их к продолжению работы в трудных условиях, не обещая золотых гор, и если кто-нибудь не хочет, пока что, работать бесплатно, то может уйти со службы. Но отклик был единодушным — все остались на своих местах. Итак, благодаря жертвенности сотрудников редакции и конторы, а равно поддержке со стороны членов Регенсбургского отделения НТС, газета устояла на ногах и смогла продолжать свою деятельность.

Вскоре после начала денежной реформы я получил от В. Я. Горачека, номинального издателя «Посева», официальное предложение, больше похожее на не требующий возражений приказ: распустить редакцию и контору, закрыть газету «Эхо», передать в распоряжение «Посева» все наличные деньги и типографское имущество, а самому прибыть в Лимбург для работы в редакции «Посева».

Это возмутительное по наглости письмо Горачека я огласил на собрании редакции, в состав которой тогда, помимо меня, входили М. Н. Залевский, О. М. Марута и Д. В. Константинов. Предложение Горачека произвело впечатление разорвавшейся бомбы, все были возмущены до крайности. Единодушно редакция отвергла «предложение» Горачека, лично я был доволен оказанной мне поддержкой. Горачек получил от меня ответ, отвергающий оное «предложение». Как лицензент и, стало быть, юридическое лицо, я мог бы «пойти навстречу» якобы высшим интересам НТС. Но не я был основателем газеты «Эхо», ее основали члены Регенсбургского отделения НТС. Следовательно, без их согласия о закрытии газеты не могло быть речи.

Размышляя над «предложением», я безошибочно определил, что за спиной Горачека скрывался его истинный автор — Е. Островский-Романов, стремившийся прибрать к рукам печатный орган, не им созданный, но чем-то явно ему не нравившийся. Я помнил, что еще во времена Менхегофа известие о возникновении газеты «Эхо» Островский воспринял без восторга и выражал сомнения в его необходимости.

В своем предположении об Островском я не ошибся. Прошло несколько дней после моего отказа Горачеку, и я получил второе письмо, на сей раз от Островского. В этом письме Островский разъяснял «выгоды» предложенной Горачеком «комбинации». Конечно, на первом месте были интересы «Посева», прикрывавшиеся высшими интересами НТС. Но на этот раз истинный автор письма Горачека предлагал иную «комбинацию» — «совместное» издание «Посева» и «Эхо» в Лимбурге, куда должны были переехать я и еще один член редакции «Эхо». Ну, а остальным я должен был указать на дверь. Конечно, и на это «предложение» последовал мой отказ.

Затем от Поремского, как исполнявшего обязанности председателя Исполнительного Бюро, я получил распоряжение прибыть в Лимбург для объяснений. Стремление на этот раз уже Исполнительного Бюро распоряжаться как своим не принадлежавшим ему имуществом вызвало бурю возмущения среди членов Регенсбургского отделения, в своем большинстве состоявшего из «новых эмигрантов» и власовцев. На собрании отделения под председательством М. Н. Залевского был подписан резкий коллективный протест против действий Исполнительного Бюро и спровоцировавшего их Е. Островского.

Ехать в Лимбург мне не хотелось. Обязав «Посев» оплатить мне обратный билет, я, скрепя сердце, выехал в Лимбург. Встреча с Исполнительным Бюро состоялась 16 июля 1948 г. Поремскому я вручил письмо членов Регенсбургского отделения, но о нем мы не говорили. Заседание состоялось в квартире Г. С. Околовича в Рункеле. Председательствовавший Поремский, открывая собрание, сказал:

— Борис Витальевич, не удивляйтесь, что на собрании присутствует Евгений Романович. Недавно он был кооптирован в состав Исполнительного Бюро.

— Мне не с чем вас поздравить, господа! — ответил я.

Воцарилось на минуту тягостное молчание, прерванное Околовичем:

— Приступим к делу.

Разбор конфликта, по существу, был толчением воды в ступе. Я указал на полную неосновательность действий Исполнительного Бюро, вызвавших его острый конфликт с отделением в Регенсбурге. Настояния Поремского я отверг, и собрание закончилось его предложением как-то договориться с Островским. И из этих переговоров ничего не получилось, я не уступил его домогательствам.

По моем возвращении в Регенсбург я и мои коллеги были поставлены перед новым фактом: жалуясь на недостаток средств для издания «Посева», Островский приступил к выпуску, небольшого информационного бюллетеня в дополнение к основному еженедельнику. Бюллетень требовал дополнительных расходов и объективно нуждами рынка оправдан не был. К тому же, путем сличения картотек, удалось установить, что каждый орган обладал своим кругом подписчиков и читателей. Следовательно, безосновательным был довод Островского, что «Эхо» конкурирует с «Посевом».

Конкуренцию пытался создать именно Островский выпуском своего бюллетеня, более близкого по своему содержанию к «Эхо», нежели специфически социально-политическая тематика основного издания «Посева». Несмотря на злостную акцию Островского, «Эхо» не обнаружило конкуренции со стороны «Посева». В зимние месяцы 1948 – 1949 гг. дела «Эхо» улучшились, и тираж поднялся до трех тысяч экземпляров.

Конфликт «Посев» — «Эхо» убедил меня в том, что Островский, по сути дела, стал наиболее влиятельным членом Исполнительного Бюро. Имея на содержании «Посева» Поремского и Околовича, он был в состоянии навязывать им свои решения и действовать их руками, используя их авторитет в среде членов Союза. Дальнейшая история НТС неопровержимо убедительно показала, что в лице этого «нового ценного кадра» Союз обрел злого гения, медленно и систематически разрушавшего новопоколенчество, его дух и традиции, вдохновленные всем лучшим, что было в эмиграции от старой России и Белого движения.

Лично для себя я сделал ряд выводов и решил, что никогда не поставлю себя в непосредственное подчинение Островскому, к нему у меня доверия не было, и о нем можно было думать все, что угодно.