искусствоведение

Вертеться в себе самом среди трех культур было для меня в юности делом трудным, но приятным, ведь усиливало скрытое тщеславие. Знать то, что люди вокруг не знают, всегда доставляет удовольствие. Вплоть до мелочей. У меня не было голоса и слуха (мягко выражаясь), но чтобы сооблазнить девушку во Львове или Владивостоке, а для меня они в ту пору (15–16 лет) все казались красивыми и желанными, я фальшиво хрипел на французском что-нибудь из Брассенса или Бреля, из Элюара и даже из мерзавца Арагона: получалось.