(5). Отклики на родине

Их как будто бы вначале и нет. Чей голос можно услышать? Солженицын... никому не известный бывший зэк, всего несколько месяцев до того обретший относительную свободу... Он пишет. «О Венгрии — я был никто, чтобы крикнуть» («Бодался теленок с дубом», с. 243). А другие?..

Первые отклики, доходящие до НТС из Москвы, мало утешительны: «Настроения разные. Пожалуй, поначалу у части людей было чувство: „Ну, уж если наши вмешались, то раздавят“. Были и такие, что грозились: сотрем Венгрию в порошок! Большинство молчит, а что думают, сказать трудно» («Посев», 25 ноября 1956 г.). Добавим от себя: быть может, ничего не думают...

Другое сообщение из Москвы: «Народ возмущает то, что о событиях, которые его касаются самым кровным образом, правительственные инстанции и газеты или не сообщают ничего, или дают извращенные сообщения... Это ставит перед каждым из нас, где бы он ни находился, определенную задачу: распространять революционное слово, распространять революционную литературу» (тот же источник).

На задушенную народную революцию реагируют открыто подхалимы. 22 ноября 1956 года «Литературная газета» публикует заявление советских писателей, в том числе Шолохова. Это — ответ на протест французской интеллигенции касательно учиненной в Венгрии кровавой бани. Шолохову, в свою очередь, отвечает французский писатель Жан Руно, бывший электромеханик на шахте № 9 треста имени Кагановича в Макеевке (Донбасс). Руно пишет Шолохову:

«В России никто не ошибется в происхождении подписанного вами письма. Тем более, что русские читатели знают, что советская пресса вот уже месяц как делает чудеса, чтобы скрыть правду о Венгерской революции... „Правда“, „Труд“, „Красная звезда“ каждый день возвещают, что жизнь в Венгрии входит в колею, никогда не объясняя, каким образом она вышла из колеи... Умоляю вас, Михаил Шолохов, поезжайте в Венгрию и узнайте на месте, в самом ли деле студенты Политехникума и рабочие из Чепеля — „фашисты“ и „белогвардейцы“... Я прошу вас, во имя солидарности, которая связывает меня с моими прежними товарищами — рабочими Донбасса. Если бы они могли писать свободно, они сказали бы вам то же, что сказал я» (западная пресса, 30 декабря 1956 г.).

Понемногу и в России картина проясняется. В феврале 1957 года руководство НТС получает из Москвы письмо. В нем говорится: «Беспорядки в Московском университете, вероятно, известны всем. Однако тоже известно, что во многих других университетских городах были студенческие беспорядки и все они по времени совпадают с венгерскими событиями...

Солдат и офицеров, участвовавших в подавлении венгров, видеть не пришлось. Есть сведения, что эти войска полностью изолированы от населения и расположены севернее Крыма... Венгерские события непонятны даже тем, кто верой и правдой за советскую власть. Некоторые крупные партийцы говорят, что зря сначала выводили войска. За это время венгры успели, мол, вырезать всех своих коммунистов... В общем, подумывают люди о своей собственной судьбе, о своем будущем. Другие говорят, что не надо было вообще „лазить“ в Венгрию, что Советский Союз очень бы от этого морально выиграл, особенно в глазах восточных стран... Повторяю, такие фразы слышатся среди лояльных власти людей, среди партийцев».

Венгрия... Поворотный пункт всей дальнейшей борьбы. Народная революция отзовется гулким, долгим эхом внутри России, в течение ряда последующих лет.

Венгерская революция была стыком двух периодов — сталинского и хрущевского. Сталинщина кончилась. А Хрущев своими действиями породил надежды, особенно в среде интеллигенции. За ложными надеждами последовало горькое разочарование.