(9. Расчеты эмигрантов на помощь иностранцев)

Признаюсь, американцы, союзники НТС в Холодной войне (имя собственное), мне откровенно не нравились. Причина моей былой антипатии к США только политическая, в ней нет ничего личного. Для меня возрожденная Россия могла быть не только щедрой свободной и благополучной для каждого гражданина, но также великой, а США стремились, ведя Холодную войну, стать гегемоном планеты. Это было для меня совершенно очевидным. Разумеется, я знал, что СССР проиграет эту войну, все статистические данные вопиюще об этом говорили, — и я этому радовался, хотя и опасался, что после русской национальной революции, совершенной с помощью американцев, они сделают все, чтобы возродилась Россия, но не Российская империя. В любом случае мне было ясно, что американцам нужна слабая Россия (разве я, будучи американцем, желал бы иного?). Логика тут проста и ясна. Для этого, говорил я всем, кто был готов меня слушать, американцам не будет нужды особенно стараться, ведь коммунисты уже превратили нашу страну в такое болото во всех отношениях, начиная с вооруженных сил, что возродить мощь и богатство нашей родины будет очень трудно, если вообще возможно в течение целого века. Увы, судя по тому, что произошло и происходит сегодня в России, я был тогда оптимистом.

В общем, как ни вертел я в начале 70-х годов прошлого века проблему, я без труда видел в будущем слабую Россию, слабого себя, а рядом американского Святогора. Какому русскому человеку, хотя американцы простодушные и славные ребята, подобное может быть приятно. Поскольку свои антиамериканские тезисы я не скрывал еще в «Русской Мысли», то, как выяснилось позже, они были вполне разумной причиной, чтобы американцы, купившие газету, не назначили меня главным редактором после княгини Зинаиды Шаховской, а позднее — официальным замом при графе Серафиме Милорадовиче. И в результате руками нового главного редактора Ирины Иловайской в 1985 году американцы вышвырнули меня из газеты. Я на их месте иначе бы не поступил, даже искренно удивлялся, что они меня так долго терпели, поэтому не обиделся: кто платит, тот заказывает музыку...

Не скрою, в свое время я наивно надеялся, что американцы поймут ценность русской национальной идеи и станут ее союзниками, но этого не произошло, для них Ленин остался русским, а СССР — Россией. Не знаю точно, была ли неподдельной эта гомерическая глупость на верхах США и НАТО, но мой многолетний опыт общения с американскими профессионалами (прежде всего с профессорским корпусом) дает мне право ответить на этот вопрос однозначно: американские советологи-аналитики (не пропагандисты) очень хорошо понимали антирусскую сущность советской власти, но несомненная стратегическая выгода заставляла их держать это знание за семью печатями.

Когда по приглашению Авторханова в Гармиш-Партенкирхен (ФРГ) я был в Русском институте (натовском центре изучения СССР), где излагал выгоду от признания американцами СССР врагом России, в тот же день американский полковник-разведчик после «раздавленного килограмма водки» сказал мне приблизительно следующее: «Эта идея обсуждалась в начале Холодной войны. Ответ был ясным: мы воевали против Японии и Германии, а теперь воюем против СССР. Для нас противник — не та или иная партия, режим или государство, а целая страна — и ее название не имеет значения. Если бы заговор немецких генералов в 1944 году имел успех, и немецкая армия уничтожила бы нацизм, это не изменило бы цели войны: добиться безоговорочной капитуляции Германии. Теперь Холодная война ведется силами НАТО против СССР и его Варшавского договора, и если завтра советская власть решит официально назвать страну Россией, а всех граждан не советскими, а русскими, это ровным счетом ничего не изменит: они должны проиграть войну и капитулировать. Пока это не произойдет, мы не остановимся. Поэтому до окончания войны „русский“ и „советский“ для США — синонимы. А там видно будет. Поэтому, парень, зря стараешься».

Тем не менее, русские националисты в эмиграции надеялись сначала на англичан, затем на немцев, а после на американцев — с тем же результатом. Наивность наивностью, но если у тебя великая цель, а сил для ее достижения нет, поневоле в тихом отчаянии ищешь союзников там, где они могут быть: они ведь в очередь у твоей конторки не становятся.

ЕРО в отличие от меня думал, что стоит нашей стране избавиться от коммунистов, как все само собой образуется. Он не только любил русский народ, но верил в него, верил в ум, даже в мудрость русского человека с большой буквы — и это была единственная, насколько я знаю, его твердая, даже святая вера. Кроме того, ЕРО считал, как и многие другие (или делал вид, что считает), что народ способен думать. Эта концепция нам всем, в этом я уверен, в начале ХХ века очень дорого обошлась. Не знаю, читал ли ЕРО Гюстава Лебона, которого читали Ленин, Черчилль, Рузвельт и многие другие политические деятели; вероятнее всего, нет, поскольку в наших беседах и спорах ЕРО ставил русский народ на пьедестал. А я, будучи яростным сторонником тезисов Лебона, орал, что русский народ, как и любой другой, не способен мыслить, у него нет головы, нет ума, он даже не явление, а огромное число процессов, к тому часто враждебных друг другу.

Именно поэтому русский народ убил Россию: не горстка же латышей, китайцев, евреев, чехов и словаков это сделала, как считают шовинисты, расисты и антисемиты. Мы сами свою Россию убили, кто же еще мог это сделать? Никто. В ответ я смог услышать от ЕРО только следующее: «С такими мыслями трудно готовить национальную революцию».

А я в запальчивости отвечал: «Именно с такими мыслями ее нужно готовить. Чем меньше у политика иллюзий, тем лучше».

Я, разумеется, ошибался.