(4. Поздняя советская эмиграция. Солженицын)

Когда я вспоминаю эмигрантов, считавших себя русскими политическими оппозиционерами, по привычке часто упускаю из вида, что мы были каплей воды в большой иммигрантской луже. Я не собираюсь спорить о терминах (эмигрант — выезжающий, иммиграт — въезжающий), просто укажу, что тогда мы, национальная русская оппозиция антинациональному коммунизму, всех политических называли эмигрантами, а всех остальных — иммигрантами. Мы, эмигранты, боролись с советской властью, а они, иммигранты, искали себе на Западе теплое местечко. Разумеется, мы ставили себя выше, хотя, конечно, на людях это яростно отрицали. Лицемерия у нас тоже хватало.

Кем были высланные или вынужденно уехавшие на Запад советские писатели, поэты, художники, публицисты и сам Солженицын, самый выдающийся из всех? Ответить на этот вопрос не так легко, как кажется с первого взгляда. Можно заявить: они, конечно, были эмигрантами! Ведь выступили так или иначе против советской власти и заплатили за это сроками, затем изгнанием — или только изгнанием, добровольным или вынужденным. Но можно воскликнуть: иммигрантами, конечно! Ведь они чаще всего верно служили коммунистической власти, пока их не замучила мелочная цензура. Они не хотели бесконечно прятать свои полотна, писать в стол, им хотелось выставлять свои картины, печататься без главлита, в общем, пожить по-человечески, заработать настоящие деньги, путешествовать, стать знаменитыми не по указке власти. Солженицын этот процесс искренно и подробно описал в своем «Теленке», хвала ему за это, и Александр Исаевич действительно сделал все возможное, чтобы договориться с советской властью, а не бороться с ней. Вероятно, простого ответа нет — человек, например, мог уехать на Запад иммигрантом, а затем стать эмигрантом — и наоборот. Мысли и чувства менялись, следовали поступки, немыслимые для человека в Союзе Советских. Сегодня все это может показаться мелочью, поскольку в исторических процессах и событиях в СССР, а затем в России 1985–1993 годов политическая эмиграция не сыграла ни малейшей роли, она не ринулась в наступление, а оторопела.

Что же касается несколько позабытого ныне Солженицына и кроме того критикуемого многими за очередную попытку договориться с властью, уже русской авторитарной, то я убежден, что его произведения, прежде всего «ГУЛаг» и «Колесо», станут горой — и ее трудно будет в России обойти. Со временем Солженицын станет одним из редких советских мыслителей, даже, пожалуй, единственным, реально способствовавшим возрождению русской политической культуры. В каждом большом русском городе будет стоять его памятник — неподалеку от отца-основателя новой России — Ельцина. В отличие от тебя, читатель, я стараюсь смотреть как можно дальше в будущее.

Чтобы не возникло ощущения, что я оскорбляю Солженицына, называя его «советским», уточню, что для меня все люди, получившие советские воспитание и образование, — советские. Например, гнуснейшие для меня до тошноты Максим Горький, Алексей Толстой или Илья Эренбург — русские, а славнейшие Александр Солженицын, Лев Гумилев, Эрнст Неизвестный и Иосиф Бродский — советские. Так проще и яснее. Несмотря на то, что я родился во Франции и до девяти лет вообще не знал русского языка, я советский... кто же еще, если был в пионерской дружине имени Павлика Морозова, рвался под танки, хотел стать чекистом, пограничником Цюрупой. Конечно, позже меня не взяли в комсомол, но это ничего не меняет, просто я стал, как некоторые люди моего поколения, советским антисоветским человеком.