(2. Бухарест. Новые переходы членов НТС через границу)

На румынской стороне нас встретил человек в штатском. К какому румынскому учреждению он принадлежал, я не знаю. Он прекрасно говорил по-французски, оказался интересным собеседником, и я беседовал с ним на разные темы. Поезд доставил нас в румынскую столицу к вечеру 1 августа, если мне не изменяет память. Во всяком случае, день рождения 3 августа и именины 6 августа (по новому стилю) я скромно отмечал в кругу друзей в Бухаресте.

Околович и его помощник Миша Ольгский занимали две комнаты в доме на страда Извор, в центральной части Бухареста. В меньшей комнате мне было отведено скромное ложе, в нанятых для случая комнатах расположились мои спутники.

Через несколько дней Машута Дурново, настолько внешне и по манерам подготовленная так, что могла легко сойти за комсомолку, ее муж Г. И. Казнаков, В. В. Леушин и Рудницкий отправились в Россию, если не ошибаюсь, через Буковину.

Впрочем, этот путь был тогда единственным сухопутным. До занятия Бессарабии советскими войсками в конце июня 1940 года, граница по Днестру хорошо охранялась пограничниками, и переход членов Союза через Днестр не представлялся возможным. После занятия Бессарабии на пути в Россию возникла новая водная преграда — река Прут. С расчетом на то, что НКВД еще не успел хорошо организовать охрану вдоль новой границы с Румынией, в Россию был послан мой бывший коллега по «Льдине» Д. С. Лукницкий. Он появился у нас на страде Извор нежданно для меня, получил инструкции от Околовича и отправился на новую границу. Попытка проникнуть в СССР кончилась для Лукницкого трагически: при переходе Прута он натолкнулся на пограничников и погиб в перестрелке. Его гибель произвела на меня удручающее впечатление. За короткие последние месяцы на «Льдине» я успел подружиться с ним, было жаль его от всей души. От кого-то Околович получил известие о смерти Лукницкого, втроем мы помянули его добрым словом. А у меня возникла мысль: не напрасно ли Союз посылает отважных и жертвенных членов на столь опасные дела?

Эту свою мысль я хотел было высказать Околовичу, но сдержался. Позже, уже в 60-х годах, я узнал от Байдалакова, что большие потери «первого эшелона» в Польше вызвали такие же мысли и у Исполнительного Бюро. Но дальнейшие, более успешные переходы других групп рассеяли сомнения, и последние отправки состоялись в 1940 году.

О судьбе ушедших в Россию борцов сведений у меня нет. Полагаю, что большинство из них погибло в застенках НКВД.

К операциям по переброске членов Союза в Россию я не имел никакого отношения. Я никогда не задавал вопросов Околовичу и Ольгскому относительно их оперативной деятельности. Иногда Околович говорил, что, скажем, от Хлобыстова пришло известие о благополучном нахождении в Львове, или еще кто-то сообщил о себе из глубины СССР.

В один из первых дней моего пребывания в Бухаресте Околович вручил мне польский паспорт на имя Анджея Лисовского. Сам он был с паспортом на имя Станислава Мухи, а Ольгский стал Болеславом Винярским.

Околович познакомил меня с «бледнолицым» капитаном Номурой и Б. Н. Ильяшевичем. Оба оказались симпатичными людьми, и работать с ними было легко.