(1.2. Зарождение политической экономии. Либеральная (классическая) школа)

*

Политическая экономия возникла в XVIII веке с основной идеей, что хозяйственная жизнь подвержена естественным законам, «естественному экономическому порядку» — подобно тому, как мертвая природа действует согласно законам физики и химии, а живые существа следуют законам биологии. Этот догматический натурализм характерен как для «физиократов», так и для представителей классической школы. «Бессмысленно писать гражданские законы, противоречащие законам природы», — говорит сэр В. Петти (1623 – 1687), — один из первых экономистов. Ф. Кенэ (1694 – 1774), основатель физиократического учения, повторяя ту же мысль, уверяет, что следование естественным законам обеспечивает наибольшее возможное счастье для человечества. Если это так, то должна существовать полная свобода хозяйства и конкуренции; если жизнь рабочих тяжела, то при «искусственном» вмешательстве в естественное течение хозяйственной жизни будет еще хуже.

Социальный детерминизм не только сочетался с принципом свободы, но и считался ее выражением. Во имя этой «свободы» все союзы рабочих были запрещены во время французской революции законом 14–17 июля 1791 года. Докладчик Шапелье, предлагая окончательный текст этого закона, говорил: «Не будет больше корпораций в государстве; останется только интерес каждой отдельной личности». Союзы рабочих объявляются опасными для свободы личности, попытки их основать жестоко преследуются как во Франции, так и в Англии.

Один из представителей классической школы Роберт Мальтус (1766 – 1843) был автором трех законов экономической науки — закона геометрического увеличения населения (в то время как продукты питания увеличиваются только в арифметической прогрессии), закона убывающего плодородия почвы и закона о фонде заработной платы. Окончательный вывод из этих законов: «Природа не подготовила для бедняков места за своим столом». Мальтус отрицает не только экономическое законодательство, но и частную благотворительность, которая только увеличивает бедность. Недаром лорд Брогэм заявлял в палате лордов: «Всякая человеческая попытка помочь пролетариату есть насилие над естественным законом санитации, который, увеличивая смертность, ведет к увеличению заработной платы».

Так называемые «научные социалисты» Родбертус, Лассаль и Маркс были продолжателями классической школы экономистов в том смысле, что твердо верили в установленные классиками незыблемые законы. К ним они прибавили свои собственные: Родбертус выступил с законом убывающей доли заработной платы, а Лассаль со своим «железным» законом заработной платы. Маркс предсказывал, что участь пролетариата будет еще дальше ухудшаться до самого конца существования капитализма, который произойдет в более или менее отдаленном будущем. При всем отличии от классиков в своих симпатиях к трудящимся, они, однако, только подтверждали пессимистические теории своих предшественников и, за исключением Родбертуса, считали, что ничем в настоящее время помочь нельзя, кроме подготовки к будущему «переходу из царства необходимости к царству свободы».

Представители классической, или так называемой либеральной, школы политической экономии имеют несомненные заслуги перед человечеством. Они создали экономическую терминологию, впервые подвергли анализу факты экономической жизни. Если они абсолютизировали действительность и сделали из экономических закономерностей незыблемые законы, поколебать которые человечество не в силе, то этот фатализм для молодой науки и в условиях методики конца XVIII и начала XIX века вполне понятен. Как говорит проф. В. Ф. Тотомианц,: «Всякая хозяйственная теория есть выражение конкретных, существующих в данный момент, экономических условий». С этим можно согласиться только с оговорками, но во всяком случае правда, что действительность часто представляется ученому естественным и единственно разумным порядком вещей. К тому же, либеральная школа первого периода, школа Адама Смита была школой оптимистической, верившей, что гармония и солидарность экономических сил и социальных классов естественно последует за установлением личной свободы, особенно свободы труда. «Она, — говорит историк солидаризма Моранж, — делала солидарность следствием свободы, тогда как между ними не существует причинной связи, а только отношение сосуществования как в социальной динамике, так и в социальной статике. Оптимистический либерализм физиократов и Смита, согласно выражению Дешана, верил в гармонию результатов, если не в гармонию тенденций. Факты же начала XIX века, наоборот, опровергли эту веру в конечную гармонию освободившихся от оков индивидуальных сил и скорее следовали мрачным предсказаниям либерализма второго периода, пессимистически безнадежному учению рикардо-мальтусовской школы». Эти слова Моранжа прекрасно иллюстрируют эволюцию экономического либерализма в первой половине XIX века.