(10. «Последний из могикан»)

Померанцев тоже был русским поэтом, (пусть слабым), но в семидесятые-восьмидесятые годы он сам стал волею времени «последним из могикан»: Одоевцеву я считаю скорее писателем, чем поэтом. Мне было жаль Кирилла Дмитриевича, хотя меньше всего он нуждался в моей жалости. Я хотел видеть его звуки и буквы сильнее и грубее, но сам он этого не хотел, словно всю свою долгую жизнь защищался своей беспомощностью от грубости и силы.

Весной 1991 года мне позвонил Александр Гинзбург, сказал, что Кирилл Дмитриевич умирает и предложил приехать в Париж с ним проститься. Но я не смог этого сделать: комок стал в горле, было ощущение, что уходит последний живой луч русского прошлого, теперь останется в искусстве только прекрасное мертвое. Померанцев жил этаким большим кузнечиком, освещающим приятным светом все вокруг себя. Если есть антропософский  рай, он там, что бы ни утверждала церковь: этот человек никому не делал зла, а этого, я убежден, для пребывания в любом раю вполне достаточно.